По-моему, привычка к чрезмерно продолжительному вылизыванию, или «умыванию», как ты это называешь, унаследована ими от предков из Центральной Европы, где кошки живут уже много столетий. Недостаток солнечных лучей… ну и так далее.

«То-есть кошки умываются тогда, — вполне мог бы еще прибавить он, — когда у них возникают различные трудности».

Именно это и происходило сейчас с Пятницей: он сидел на песке посреди опустевшего кемпинга, смотрел вслед удалявшемуся красному автомобилю и понятия не имел о том, что дети машут ему на прощание. Остаток дня он проспал в тенистом уголке.

Через пять дней семейство благополучно прибыло в Ситрусдал, и среди огромного количества прочих новостей услышало забавную историю о пропавшем коте, которого разыскивала полиция. Женщина повернулась к мужу и задумчиво проговорила:

— Э, да не тот ли это кот, что нам в Носсобе попался? И в прицепе у нас кошкой пахнет… Ну конечно, тот! Все вполне совпадает.

Последовала вторая серия телефонных звонков — в полицию Ситрусдала, той женщине, что живет на самом юге Капской провинции, то есть Мэри, потом Мэри позвонила в Тви-Рифирен, и наконец по радиосвязи главный лесничий Тви-Рифирен связался с Носсобом. Тамошний лесничий внимательнейшим образом осмотрел территорию кемпинга, но ничего особенного не обнаружил, что и было передано Мэри по цепочке обратной связи.

— Анна была права, — сказала она Джеймсу Уиндему, — это был Пятница, теперь я в этом уверена. Господи, что же нам делать?

Джеймс сперва удивился, когда позвонил отец, и очень обрадовался, когда позвонила сама Мэри. Он сразу понял, как будет проводить лечение, и, уже едучи на машине в Книсну, был уверен, что решение это правильное. Сунув в магнитофон свою любимую кассету, он даже стал громко подпевать, и голос его звучал все громче и спокойнее, по мере того как Кейптаун оставался позади.

Он был очень близок с отцом, будучи в семье поздним ребенком, и они очень давно не виделись. Кроме того, его с нетерпением ждала Мэри, о которой он с детства сохранил самые теплые воспоминания. И еще там была Анна.

Зайдя утром к Мэри, Джеймс Уиндем с отцом прогулялись по берегу реки, потом снова вернулись в дом, и Джеймс сказал ей:

— Папа никогда не бывал в Национальном парке Калахари, и я тоже с удовольствием съездил бы туда.

— Вы ведь решили это из-за кота, правда? — спросила Мэри.

— Да нет, но мы могли бы захватить с собой Анну. Ей это, наверно, пошло бы на пользу. А вы бы немного отдохнули, а? Если, конечно, вам самой не хочется с нами поехать.

Мэри закусила губу:

— Ну, это, пожалуй, было бы слишком. А вам не кажется, что рискованно давать ей надежду?

— Нет, по-моему, ей в любом случае полезно уехать отсюда ненадолго, — сказал Джеймс. — А в поездке я смогу присматривать за ней как врач. Ведь все равно ей рано или поздно придется посмотреть правде в глаза. Да и вдруг мы там его найдем?

В течение трех дней после отъезда красного автомобиля Пятница неторопливо обследовал кемпинг. Каждое утро на заре он ловил воробьев, ставших почти ручными: туристы приучили множество мелких птиц слетаться к крыльцу кухни и подбирать там крошки и прочие съедобные остатки.

Самой же большой удачей для него была поимка земляной белки, жившей на территории кемпинга и прирученной туристами. Он съел ее целиком, оставив только хвост, голову и когтистые пальцы. В последнюю ночь, проведенную в кемпинге, он вылез за проволочную ограду через дыру и неторопливо обошел свою теперешнюю территорию по несколько более широкому кругу, стараясь держаться тени и низко припадая к земле.

Он не охотился и даже не обследовал местность — просто гулял, как это делают все кошки, и точно спал на ходу, погруженный в мечты, и грезилась ему Анна, которая находилась не просто за пределами той земной жизни, что протекала на юге Африки, или того звездного мира с солнцем посредине, известного всем земным обитателям, или вне времени, всех тех миллионов лет, память о которых хранилась у кота в коре головного мозга, но была с ним рядом, в самом центре его собственной вселенной, и ему теперь нужно было всего лишь отправиться прямо к ней, ибо ее магнитное поле представлялось ему ярким мигающим маяком, свет которого заставлял его сердце бешено биться. Он знал, что оно будет биться все сильнее, когда он станет приближаться к ней, а потом найдет — и все сразу кончится, все будет хорошо. Именно после этого Пятница и начал свой долгий путь домой.

Сперва он шел по дороге, по следам красного автомобиля, поскольку в неподвижном сухом воздухе пустыни все еще витал слабый запах рыбы. Кроме того, на одном колесе была новая покрышка — этот запах он тоже различал хорошо, а с внутреннего обода колеса сыпались остатки помета южноафриканской мартышки и рыбные чешуйки, так что Пятница шел по этой прохладной горной дороге уверенно, несмотря на отвратительный запах львов, и проходил в час километра два.

У львицы, шедшей чуть впереди, была течка, так что за ней день и ночь тащились следом четыре льва. Один из них однажды уже спаривался с нею — это был старый лев, хорошо ей знакомый; вся эта компания направлялась на территорию двух других, более молодых львов. Львица лежала на дороге, когда Пятница случайно набрел на нее в темноте, и не успела даже зарычать, как он перемахнул через ее хвост и исчез. Коту она показалась горой гладкой, обтекаемой формы, а купол огромной головы — холмом с округлой верхушкой, увенчанной, точно рожками, двумя небольшими холмиками ушей.