Потом мы с худощавым копали яму, чтобы спрятать трупы, освобождали их от обмундирования и занимались сокрытием содеянного, а "Барби" с раненым вели наблюдение во все стороны.

– Я так думаю, что такую кучу всякого барахла немцы на себе тащить не собирались, - рассуждал за работой парень.

– Тут явно наблюдается имущество сапёрного подразделения, - согласился оказавшийся поблизости от нас второй из парней.
– И наших ребят вещмешки в кучу свалены, все восемь. Ольга вон над Катькиными и Иркиными шмотками ревёт.

– Попроси, чтобы перестала, - вскинулся худой.

– Она только если Ивана послушается, - кивнул на меня наш товарищ.

Вот так я и узнал своё имя и имя нашей красивой спутницы.

– Ты как насчёт копать?
– обратился я к раненому.

– Плохо. А вот потянуть за брючину или сапоги стащить - вполне.

– Тогда завершай мародёрку, а я с личным составом побеседую.

Девушка нашлась в кустах, откуда следила за обеими дорогами, и ещё ей частично было видно расчищенное минное поле. Глаза припухшие, но уже сухие.

– Переоденься в немецкое. А потом проследи, чтобы всё было собрано и приготовлено для погрузки на автомобиль, - только и сказал ей, а сам остался на посту.

Никакого движения на дорогах не было - словно вымерло всё вокруг. Негромко звучали голоса моих пока не очень знакомых товарищей. Изредка я проходил мимо них, чтобы посмотреть в те стороны, которые с облюбованной Ольгой точки не были видны. Народ перекладывал толовые шашки, пересчитывал капсюли-детонаторы и примерял снятые с трупов часы. Солдатские книжки складывали в отдельный мешочек и бормотали, что карта старшого куда-то подевалась.

– Вань, как ты думаешь, зачем немцы увезли тела наших ребят?
– обратился ко мне худощавый.

– По деревням развезут и повесят в центре с табличкой "Диверсант", - ответил я, не задумываясь.
– Этих, что мы прикопали, тоже стоило бы развесить с табличкой "Оккупант", но это помешает выполнению задания.

Раненый кивнул и затянул ремень на тюке, в который скрутил добытую немецкую форму. И тут послышался звук автомобильного мотора - машина приближалась со стороны, куда вёл просёлок. Я посмотрел на Ольгу - мужская одежда словно подчёркивала женственность её форм: - Спрячься. И ты, - посмотрел я на раненого.
– И телом кособокий, и облик твой уж чересчур семитский. А парабеллум давай сюда. Из винтовки держи на прицеле ту сторону, какой к тебе грузовик повернётся. Ты тоже - посмотрел я на девушку.

Ребята просто кивнули и сделали, как я попросил. Худощавый, одетый, как и я, немцем, проверил, легко ли достаётся из кармана револьвер, после чего повесил на плечо винтовку и пошел встречать машину.

Нечто незнакомое размером с полуторку, но явно заграничное, потому что всё такое аккуратное, выехало из-за поворота и, приблизившись к нам, стало пристраиваться задом как раз к самой полянке с имуществом. Разумеется, мы не мешали, а просто застрелили и водителя и сопровождающего, как только мотор был заглушен и кабина опустела. Ещё два мундира, на этот раз дырявых. Две не особо-то нужных винтовки и надоевшее рытьё неглубокой могилы с поспешными похоронами. А потом загрузка в довольно тесный кузов скромного грузовика солидного количества вещей.

Проверив, не оставили ли мы чего-нибудь, прихватив не замеченные раньше ящички мин и присыпав землёй натёкшую из убитых кровь, мы с худощавым устроились в кабине. Ольга села в кузов у заднего борта, занавесившись шторкой брезентового тента, а раненый - впереди справа. Он уже успел отстегнуть несколько креплений, освободив участок кузовного покрытия - ему, если отогнуть уголок, стало удобно переговариваться с тем, кто сидел на пассажирском месте в кабине. А был это худощавый, потому что я сразу направился туда, где должен находиться водитель. Думаю, справлюсь. Так, если на память, в этом древнем автомобиле должно быть три скорости вместо четырёх или пяти в привычных для меня легковушках, и педаль сцепления надо нажимать дважды. Ехать же я намеревался просто как можно глубже в маячащий неподалеку впереди лес. Сейчас очень хочется спрятаться.

Пока разбирался с тем, как тут что включается, мой сосед зашуршал картой, нашедшейся неведомо где. Немецкая, но надписи латиницей более-менее понятны. Главное же то, что он уже и с нашим местом определился: Дорога с насыпью ведёт к железнодорожной станции, а просёлок - в деревню. Направление для себя я сразу определил - если проехать пару километров по шоссе налево, то будет ещё одна дорога направо, ведущая в лесной массив, где не видно ни одного населённого пункта.

Завёл мотор, немного поиграл рычагом переключения передач и педалями сцепления и газа, а потом плавненько тронулся, сразу свернув к отсыпанной дороге. На ней по-прежнему не наблюдалось никакого движения, полотно было ровным и очень пыльным, отчего сзади поднялось густое облако. До нужного места мы докатили за считанные минуты, и тут из кузова справа высунулся наш раненый:

– Мотоциклы сзади. На дороге появились примерно в километре, но сейчас их не видно за шлейфом.

Переехав по следам тележных колёс через неглубокий кювет, заехали в просвет между низкорослыми деревцами.

Я немного прибавил скорости - после зарослей, исхлеставших ветвями тент, перед нами открылся широкий луг, покрытый густой высокой травой. Эх, если бы такая росла там, где мы были утром! Ползи в любую сторону - с десятка шагов ничего не разглядеть. Колеи под колёсами скорее угадываются, чем видны, машина идёт плавно - здесь ровно и не разбито. И впереди кромка леса с просветом там, куда ведёт дорога. Хороший прямой участок заканчивается, когда из кузова снова докладывают: