Это будет значить, что Таран умер зря, и что зря сейчас страдает Киллиан.

Но зато я буду рядом с Реджиной, ведь у неё не останется другого выбора, как присоединиться к дочери и матери.

Когда мы выходим на улицу, нас встречает ночной полумрак. Разве могло так быстро стемнеть? Кажется, Реджина озадачена тем же вопросом. Она, стоя посреди улицы в одном платье с коротким рукавом, потирает предплечья и оглядывается по сторонам некоторое время, пока не догадывается поднять глаза к небу.

Я делаю то же самое и замираю как вкопанная. Со стороны леса в облака поднимается клубящийся чёрный дым, переливающийся серебром и ещё чем-то угрожающим и прекрасным одновременно.

— Кажется, нам туда, — Реджина кивает головой в сторону леса.

Мне нужно сказать хоть что-то, желательно, важное — такое, чтобы в том случае, если это окажутся мои последние слова, я не стану жалеть. Но почему-то на ум ничего не приходит, да и Реджина уже вовсю вышагивает в нужном направлении, оставляя меня позади. Поэтому мне ничего не остаётся, как двинуться следом.

***

Реджина точно знает, куда идти. В этой части Сторибрукского леса я никогда не была, и потому не поправляю выбранный ею маршрут и лишь вглядываюсь в темноту под ногами, чтобы не наступить на какую-нибудь ветку и не наделать лишнего шума.

Вдруг Реджина впереди меня тормозит, и я, не успевая сориентироваться, легко в неё врезаюсь.

— Прости, — шепчу я, делая шаг назад.

— Ничего, — так же тихо отвечает Реджина. Она оборачивается, и, находясь так близко, мне удаётся различить её блестящие в лунном свете глаза. — Могу я кое-что у тебя спросить?

— Разумеется.

— Кто назвал тебя Луизой?

Вопрос ставит меня в ступор. Я хмурю брови, обозначая непонимание, но этот мой жест остаётся незамеченным за полумраком лесного массива и тенями, которые отбрасывают высокие деревья.

— Не совсем понимаю, о чём ты, — произношу я.

Реджина коротко выдыхает и берёт меня под руку, будто мы вышли на обычную прогулку. На мне кремовый атласный пиджак, который Реджина разрешила взять, зато её руки открыты, и когда я легко касаюсь её пальцев, то чувствую, какая холодная у неё сейчас кожа.

— Сначала — в тот самый первый день, когда Кора вернула нам воспоминания — я подумала, что именно она назвала тебя Луизой… Или Лу, как тебе удобней. Но потом я кое-что узнала, и… В общем, это была не она. Не думаю, что сейчас самое время для подробностей, но так получилось, что целых два года после нашего расставания ты провела у Румпельштильцхена.

В ответ я тихонько смеюсь — настолько сказанное кажется мне бредом.

— У мистера Голда? — уточняю я. — Ты шутишь, что ли? Зачем я ему сдалась?

— Это не так просто объяснить, но обещаю, когда всё кончится, мы обязательно об этом поговорим.

Когда всё кончится; я бы сказала если.

— Так что? — продолжает Реджина. — Есть предположения?

— У меня в детстве было одеяльце, и, кажется, на нём и было вышито имя. Правда, так получилось, что люди, вырастившие меня, умудрились порвать его ещё тогда, когда я была совсем малышкой. Всё, что на нём осталось от имени — это Лу. Поэтому, когда Кора назвала меня Луизой, я очень удивилась.

— Получается, что так назвал тебя Голд? — по растерянному тону Реджины я понимаю, что она удивлена не меньше моего.

— Не знаю, — я пожимаю плечами. — Да и не думаю, что сейчас это уже так важно.

Как не назови — смысл от этого не поменяется.

— Имя Ханна тебе пошло бы больше, — как бы невзначай бросает Реджина, придерживая свободной рукой ветку перед нашими лицами. — Это была идея твоего отца. Он считал тебя своей благодатью.

«И в итоге он за эту благодать и расплатился», — чуть не срывается с языка.

Вместо этого я замолкаю, Реджина тоже не произносит больше ни слова, но всё ещё продолжает некрепкой хваткой придерживать меня под локоть.

Через метров десять деревья начинают редеть, и вот перед нами среднего размера колодец с небольшой деревянной крышей. Точно над ним в воздухе балансирует жёлтый шар, словно круглая гигантская лампочка освещающий всё вокруг. Я вижу Кору и Голда, беседующих о чём-то на повышенных тонах, и ещё чей-то силуэт, скрытый за мощным стволом дерева.

Киллиан. Почему он не уходит? Ведь есть возможность, пока Голд и Кора слишком заняты друг другом?