Увы, но государство и тюремщики наотрез отказывались от сокровищ, утверждая, что "и так ни в чем не нуждаются". Комендант и вовсе прочел ему заунывную проповедь о вреде излишних богатств. Увлеченность аббата могли бы разделить Калигула и Нерон, воодушевленные искатели несбыточных кладов, но они, к несчастью, давно померли. Поэтому Фариа и собрался бежать, но случайно наткнулся на Эдмона Дантеса...

Только взглянув на его разморенное, улыбчивое лицо пройдохи, почтенный аббат подумал:

"Пожалуй, этот мошенник точно сумеет распорядиться моими сокровищами!.. Да и больше все равно некому."

Мысль его была сопровождена очередным трескучим звуком, словно кто-то мучительно продирался сквозь холодную тайгу, ломая сучья и подмерзлые стволы деревьев. Дантес зажал нос обеими руками и закатил глаза.

Увы, милейший аббат Фариа был человеком ученым, большого странного ума и образования, добрым и обаятельным, но обладал одним существенным недостатком: он страдал излишним inflatio, говоря по-простому - избыточным метеоризмом, неконтролируемым выделением газов из кишечника. Будучи невольным источником невыносимых миазмов для окружающих, он искренне полагал, что тюрьма - не худшее место для таких, как он. Тем более, такая тюрьма! Но долг чести побуждал его совершить побег. Или, по крайней мере, направить на эту стезю другого - такого, как Эдмон Дантес.

Сам аббат сидел здесь уже очень и очень долго, потеряв счет годам. Он не искал отдыха, еды и развлечений, как другие заключенные. Долгое время Фариа, не выходя из камеры, протяжно пердел в подушку и писал на рубашках гениальный трактат "О возможностях всеединой монархии", но когда его это вконец утомило, то мысли его вернулись к сокровищам, и он стал разрабатывать план своего побега - при помощи подземного туннеля, ведущего к морю. И почти преуспел в нем, если бы не ошибка, вкравшаяся в расчеты.

Почтенный аббат был настоящим кладезем мудрости. Он знал множество языков, изучал многотомные труды самых знаменитых авторов своего времени и минувшего и, казалось, нет ни одной науки, которую он бы не освоил. Свою небольшую камеру он, приложив минимум усилий, превратил из подручных средств почти в алхимическую лабораторию - с бесперебойным источником газов. Необыкновенный эксцентричный ум в нем причудливым образом совмещался с немощным телом и слабым желудком.

Когда Дантес и Фариа разговорились, то аббат первым делом поинтересовался, как Эдмон попал сюда.

– Неужели Вы и в самом деле являлись тайным поклонником корсиканского людоеда?
– прищурив глаз, с легким проблеском недоверия уточнил Фариа. Будучи истым монархистом, он на версту не переносил "тирана-подкаблучника", то бишь Наполеона Буонапарте, зачем-то выкинувшего сразу две буквы из своей настоящей фамилии.

В ответ на это Дантес долго бил себя в грудь пяткой и доказывал, что политика его не интересует. Поскольку никак не связана с морским делом и коммерцией. А его арест - есть тайна великая, сокрытая покровом мрака.

Тогда Фариа ввел заключенного в транс и за считанные минуты решил загадку.

– Вас оклеветали пьяные друзья!
– гордо воскликнул аббат, сопроводив прозрение серией мерзких сигнальных звуков.

– Вот те на!
– огорчился Дантес.
– А я им доверял, как себе. Как же Вы могли - Фернан, Данглар, Кадрусс?! И где теперь, с кем теперь моя Мерседес?..
– первый раз за семнадцать чудесных месяцев произнеся имя своей невесты, Дантес сразу впал в беспокойство и тревогу.

Лицо Эдмона побледнело и омрачилось, затем медленно налилось свекольным оттенком.

– Тогда я буду мстить! И мстя моя будет ужасна!..
– проскрежетал он кривыми зубами, содрогая рукой решетки настежь открытой камеры, на что Фариа одобрительно и мягко пукнул, поскольку хорошо понимал: теперь Эдмон точно не отвертится от его плана и сокровищ! И миссия аббата, наконец, будет выполнена.

А Дантес продолжал скрежетать зубами. Ему понравился сам процесс. В нем неотступно просыпались маргинальные инстинкты.

Аббат поведал Эдмону тайну сокровищ, закопанных на небольшом острове под крутыми черными скалами. Карта досталась Фариа от некоего достойного мореплавателя, который "плавал долгих 50 лет" - пока его, наконец, не выловили и не похоронили по всем правилам. Свернутый пергамент находился в стиснутых костяшках, откуда его и выудил внимательный к деталям аббат.

Следующие дни ушли на инструктаж пыхтящего от недобрых намерений Эдмона - относительно местонахождения сокровищ. Наконец, когда тот запомнил каждое слово аббата (включая латынь), можно было зачинать побег. План был таков: Фариа притворится мертвым и ляжет в мешок. Тогда придут тюремщики и выкинут его с обрыва в море, по сложившемуся местному обычаю. Разумеется, Дантес до этого прокрадется в мешок, и они вместе уплывут на остров.

В этом великолепном плане было сразу две загвоздки: во-первых, Эдмон, как всякий уважающий себя моряк, совершенно не умел плавать. Но это было еще полбеды.