Формирование этого комплекса усадеб теоретически можно представить двояким способом. Боярская семья могла расширять свое городское землевладение, постепенно прикупая новые и новые усадьбы по мере расширения семьи и ее богатств. Но она могла и изначально владеть обширным участком кончанской территории, многими усадьбами, часть которых была заселена зависимыми от них людьми, и только по мере необходимости осваивать эти усадьбы для личных нужд членов семьи, когда ее состав увеличивался.

Для решения этого в высшей степени интересного и важного вопроса мы не располагаем пока достаточно убедительным материалом. Однако кое-что, как кажется, дают наблюдения над комплексом берестяных грамот из слоев XIV в. на усадьбе «И». Здесь древнейшие грамоты с именами Мишиничей обнаружены в слоях середины XIV в.

В более раннее время на усадьбе «И» жили духовные лица. В 12—13-м ярусах (1268–1299 гг.) найден берестяной ярлык с надписью «Марии черницы» (№ 323), а также обрывок грамоты с текстом церковно-литургического характера (№ 331) [415] . Из слоев 12-го яруса (1281–1299 гг.) извлечен сосуд литургического назначения с надписью «мюро» и «масло» [416] . В слое 11-го яруса (1299–1313 гг.) найдена грамота со словами «Еванове попове» (№ 319) [417] . Наконец, в слоях 9-го яруса (1340–1369 гг.) обнаружены три грамоты подобного характера. Грамота № 317 проникнута церковной фразеологией [418] . Обрывок грамоты № 368 содержит обращение к попу Максиму [419] . Грамота № 177 также адресована попу [420] . Однако эта последняя написана Максимом Онцифоровичем. В ее тексте содержатся хозяйственные распоряжения боярина попу, что свидетельствует о существовании определенной зависимости жительствующих на усадьбе «И» священнослужителей от семьи Онцифоровичей. Еще до водворения здесь самих членов этой семьи они уже имели возможность распоряжаться живущими на усадьбе «И» людьми.

Сознавая недостаточность привлеченного аргумента для обоснования вывода об изначальной принадлежности усадьбы «И» предкам Онцифоровичей, мы, однако, вовсе не находим аргументов для подкрепления противоположной версии о постепенном расширении городского землевладения боярской семьи путем последовательных прикупок новых усадеб.

На усадьбе «Д» древнейшим документом посадничьей семьи оказывается грамота № 391, найденная в 11-м ярусе (1299–1313 гг.), написанная Варфоломеем Юрьевичем и положившая начало формированию исключительно чистого по своему составу комплекса грамот посадничьей семьи этой усадьбы. Однако в более раннее время Мишиничи на усадьбе «Д» не жили. Здесь нет ни одного документа с именем Юрия Мишинича, хотя деятельность этого посадника охватывает значительный хронологический отрезок с 1291 по 1316 г. Нет здесь грамот и отца Юрия – Миши. Напротив, в слоях второй половины XIII в. собраны грамоты, сохранившие совсем другие имена. Уже в 11-м ярусе кроме грамоты Варфоломея найдена грамота с именем Кузьмы (№ 393), то же имя читается в грамоте из слоя 11—12-го ярусов (1281–1313 гг.) – «от Петра к Кузьме» (№ 344). В слоях 11—12-го ярусов обнаружены также две грамоты с именем Никифора (№ 346 [421] и 412) и грамота с именем Ксении (№ 411) [422] .

Между тем можно решительно утверждать, что род Мишиничей не был для данной территории пришлым и водворившимся здесь только при Варфоломее. Он тесно связан с Великой улицей уже в последней четверти XIII в., на что указывает политическая деятельность Юрия Мишинича, который с 1291 г. был в новгородском посадничестве представителем Неревского конца [423] . На связь его с раскопанной в Неревском конце территорией указывает и место его погребения в церкви Сорока мучеников, расположенной в непосредственной близости к раскопанным усадьбам. За пределами раскопа, но поблизости от него, находилась усадьба Лукьяна Онцифоровича, грамот которого на раскопе не найдено: здесь стояла построенная им церковь Спаса. Несомненно, что тремя исследованными здесь в 1951–1962 гг. усадьбами не исчерпывается комплекс принадлежавших семье Мишиничей-Онцифоровичей владений. Он продолжался за пределы изученного участка, по-видимому, на юг от него, в район церкви Сорока мучеников, и на запад, в район церквей Спаса на Разваже и Козмы и Демьяна на Козмодемьянской улице. Более того, относительно этой предполагаемой территории городского землевладения Мишиничей раскопанные усадьбы занимают окраинное положение.

В этой связи необходимо обсудить вопрос о предках Мишиничей, поскольку существующее в литературе решение этой проблемы способно породить некоторые сомнения в исконности связи Мишиничей-Онцифоровичей с Неревским концом. А. В. Арциховский в родоначальнике Онцифоровичей видел Мишу, героя Невской битвы 1240 г. «Никто больше в летописи такого имени не носит, – писал А. В. Арциховский, – хотя новгородцев Михаилов там больше тридцати. Эта форма имени настолько связана была в XIII в. с этим человеком, что в конце века два боярина, явно его сыновья, носили отчество Мишинич, никогда больше не встречаемое. Выводить этот род от другого Миши невозможно. Остальные летописные Михаилы были, вероятно, Мишами для родных и друзей, но это уменьшительное имя на страницах летописи встречается лишь под 1228–1257 гг. Оно было для всего Новгорода связано только с одним популярным человеком и отличало его от многочисленных тезок. Своеобразие отчества Мишиничей это подчеркивает» [424]

Сведения о потомках Миши, героя Невской битвы, содержатся в родословных книгах XVI в. и в синодике новгородской Вознесенской церкви. В этих родословцах, куда внесены ссылки на подвиги Миши на Неве, указывается место его погребения в Новгороде «у Михаила Святаго на Прусской улице» (Родословная книга) или в церкви Вознесения на Прусской улице (Вознесенский синодик). Если правы и родословцы, и А. В. Арциховский, придется предположить, что Мишиничи во второй половине XIII в. переселились с Прусской улицы в Неревский конец.

Оценивая степень достоверности сведений родословца происходящих от Миши Морозовых, А. В. Арциховский писал: «Но оно не заслуживает никакого доверия. Подобные позднейшие родословия вообще любили связывать свои генеалогии с летописными именами, примеров чему много. Можно предположить, что Морозовы произошли от Михаила Мишинича, но и это доказать нельзя, а ветвь Юрия Мишинича бесспорна». [425]

Однако указанные родословцы перечисляют и потомков Миши. Вот эти имена: «А у Михаила сын Терентий, а у Терентья сын Михайло ж, а у Михаила сын Семен, а у Семена сын Иван Мороз». Иван Морозов упоминается в летописи под 1413 г. как строитель церкви Зачатия Иоанна Предтечи на Десятине, в Людином конце, в непосредственной близости к Прусской улице [426] . Вознесенский же синодик не только сообщает генеалогические сведения; он пользуется более древним источником, описывающим ктиторские фрески и надгробия перечисленных в родословии лиц, которые были похоронены на Прусской улице. Вся цепочка перечисленных имен прочно прикреплена обоими концами к Прусской улице, но это не те имена, которые знакомы нам по берестяным грамотам Неревского раскопа.

Отсутствие прямых указаний на действительных предков Мишиничей ведет к попытке искать их косвенным путем. В этой связи определенные возможности открывает знакомство с историей церкви Сорока мучеников, в которой Мишиничи хоронили членов своей семьи до того момента, когда с основанием Колмова монастыря в 1392 г. Юрий Онцифорович создал там новую семейную усыпальницу.

Церковь Сорока мучеников была заложена в 1200 г. Инициатором ее постройки летопись называет Прокшу Малышевича, а под 1213 г. она так рассказывает об окончании ее строительства: «Того же лета, волею Божиею, съверши церковь камяну Вячеслав Прокшиниць, вънук Малышев, Святых 40; а даи Бог ему в спасение молитвами святых 40». В 1227 г. церковь была расписана тем же Вячеславом, Малышевым внуком. [427]