– …пока, наконец, не скончался от чумы? – ехидно спросил Влад, не без удовольствия вспомнив о смерти ненавистного врага. – Я ведь говорил тебе много раз, братец, что ты скорее увидишь свой затылок без зеркала, чем дождёшься помощи от Яноша. Он ни о ком не заботился, кроме себя.

– Я помнил об этих словах, – будто оправдываясь, произнёс Штефан, – поэтому довольно быстро разуверился в Янку. Ты думаешь, что я до последнего часа его жизни надеялся на выполнение обещания? Нет. Я ещё несколько лет назад отказался от гостеприимства Янку и решил попытать счастья у ляхов.

– У ляхов? – румынский государь сперва решил, что ослышался. – То есть у тех, кто помог взойти на трон убийце твоего отца?

– Да, – гость ещё сильнее потупился, заметив неодобрение друга и боясь, что тот заберёт назад своё обещание насчёт войска.

«До чего же этот Штефан миролюбивый! – меж тем подумал румынский государь. – Прямо святой! А вот я не таков». Не случайно Влад, стремясь добыть себе румынский престол, не обращался за помощью к венграм. Сама мысль о подобном обращении казалась предательством памяти отца и старшего брата, погибших по вине одного из венгров – Яноша Гуньяди. «А вот Штефан, значит, поступил бы иначе. Он следовал бы христианскому правилу прощать врагов», – рассуждал Влад и почему-то не мог одобрить эту христианскую терпимость, которую проявлял друг.

Штефан же, хоть и смущённый, не собирался говорить, что ошибся. Глядя на этого телёнка, румынский государь даже подумал, что тот не потупился, а скорее набычился и мысленно твердит, что не жалеет о своём обращении к полякам, ведь христианский закон велит прощать обиды.

– Моего отца убили не ляхи, а Пётр Арон, – вдруг промычал телёнок неизвестно откуда взявшимся басом, но затем продолжил своим привычным, более высоким голосом. – Я пошёл к ним в надежде восстановить справедливость, но ляхи мне не помогли. Я провёл у них довольно много времени. Даже успел жениться, родить сына и похоронить жену.

– И где же теперь сын? – спросил Влад, чтобы направить разговор, ставший неприятным, в другое русло.

– Пока живёт у моей матушки при монастыре, – отозвался друг.

– Ну, тогда с восстановлением справедливости надо поспешать, – заметил боярин Молдовен, до сих пор не сказавший гостю ни слова. – Ведь мальчонке недолго подрасти, и тогда в женском монастыре ему будет не место.

Влад беззвучно засмеялся.

– Я сам думаю об этом, – признался Штефан, тоже улыбнувшись, но тут же горестно вздохнул. – Одному изгнаннику тяжело, а вдвоём ещё тяжелее. А без денег мало от кого дождёшься помощи.

– Ты правильно делаешь, брат, что обращаешься ко мне, – подытожил румынский государь. – Вот что мне думается. Оставайся-ка здесь, у меня под крышей, сколько потребуется. Места во дворце много. К тому же удобнее будет обсудить, когда и как выступать в поход.

Влад сказал «обсудить», хотя на самом деле собирался решать всё сам. Штефан пытался давать советы, но друг неизменно отметал их.

– Когда мы пойдём в поход? Скоро? – спросил телёнок уже на следующий день после того, как переехал во дворец.

– Зимой воевать плохо, – ответил Влад. – Лучше подождём весны. Нагрянем в Молдавию в апреле.

– Почему не в марте? – удивился Штефан. – Март тоже довольно тёплый месяц.

– Нет, – усмехнулся румынский государь, – на март назначено у меня одно дельце, которое я не хотел бы отменять. К тому же оно наверняка поможет нам запутать наших молдавских супротивников.

– Как запутать? Скажи мне, – попросил Штефан, на что услышал:

– А оставил ли ты привычку откровенничать со всеми подряд, которую имел не так давно?

Через четыре месяца, в марте, Влад отправил в трансильванский город Надьшебен письмо. Государь пенял, что в Надьшебене дали приют одному из претендентов на румынский престол и плетут заговор, чтобы свергнуть в Румынии законную власть. Заодно Влад припоминал обиду, нанесённую ему соседями и друзьями надьшебенцев – жителями города Брашова. «Меня пытались захватить и убить», – утверждал румынский правитель. Обвинение было серьёзное. К тому же в письме говорилось, что жители Надьшебена тоже имели отношение к произошедшему. Ожидать ответа на подобное послание вряд ли следовало, поэтому через неделю после отправки письма Влад просто пошёл на обидчиков в поход.

– А после мы пойдём в Молдавию? – спросил Штефан, чей конь шагал по дороге справа от Владова коня.

– Сначала разделаемся с моими обидчиками, а там решим, – невозмутимо отвечал румынский государь, любуясь зазеленевшими полями вокруг, тёмным лесом, покрывавшим дальние холмы, и еле заметной в голубой дымке горной цепью, что выглядывала из-за холмов впереди, на самом горизонте, и почти сливалась с небом.

К каждым шагом эти горы становились всё ближе, а к началу третьего дня пути Влад и Штефан приблизились к ним вплотную. Войско вступило в ущелье и двинулось по узкой извилистой дороге, что вела вдоль реки. Справа с громким журчанием неслись воды, по-весеннему мутные. Слева возвышался крутой осыпающийся каменистый склон, густо поросший буковым лесом.