Заключительный эпизод на тему "Тарковский и я" относится к периоду, когда приближалось 50-летие Андрея Арсеньевича. Уже года четыре я был главным редактором журнала "Советский экран".

"А что, если отметить юбилей?" - спросил я сам себя.

Тарковский в это время уже прочно осел за границей, возвращаться не собирался, имя его в советской печати называть перестали. Если опубликую соответствующий материал, рассуждал я, то рискую вызвать гнев начальства. Это с одной стороны. Но с другой, как журналист и руководитель издания, я отлично понимал, какой грандиозный интерес вызовет у читателей такое выступление. Я прикидывал: надо рискнуть, может быть, накопленного авторитета хватит, чтобы не быть уволенным сразу. Пусть творчество Тарковского - не то единственное, что бы я взял с собой на необитаемый остров, но в данном случае это к делу не относится. Все вокруг давно считают, что он великий режиссер, и не к лицу кинематографическому журналу пройти мимо такого события... Журналист во мне победил.

– Андрей Маркович, - спросил я нашего штатного обозревателя Андрея Зоркого, - не взялись бы написать большой очерк о Тарковском, ему скоро пятьдесят?

– А вы напечатаете?
– не поверил он своим ушам.

– Конечно, что за вопрос.

Зоркий был человек талантливый, он написал много и хорошо. Все было опубликовано. "Советский экран" оказался единственным органом печати, который столь пространно и достойно отметил славный юбилей. Все остальные промолчали. Только "Искусство кино" и "Спутник кинозрителя" скромно поместили по фотографии и коротенькому дежурному поздравлению.

А спустя лет пять в журнале "Дружба народов" появляется вдруг статья, в которой черным по белому написано, что о 50-летии Тарковского в отечественной печати не было ни строчки. Сочинив письмо, устанавливающее истину, я отправил его в журнал главному редактору С. А. Баруздину. Там корчились примерно полгода, не желая признавать свой ляп, но все-таки опубликовали, сопроводив корявым, с передержками и ошибками, комментарием. Я приведу здесь свое послание, ничего не меняя. В нем не только отражена суть вопроса, но и видно время, в которое письмо появилось:

"Уважаемый Сергей Алексеевич! Будучи давним читателем "Дружбы народов", не менее давним подписчиком журнала, много раз испытывал я чувство удовлетворения, знакомясь с теми или иными публикациями Но теперь должен поделиться огорчением, которое принес N1 за этот год. В нем опубликован очерк Виктора Лойши "Такое кино", в котором изложена точка зрения автора на творчество и судьбу Андрея Тарковского.

Есть в очерке такое место: "Свое пятидесятилетие Тарковский отмечал 4 апреля 1982 года в Риме. Ни "Советский экран", ни "Искусство кино", не говоря уже о менее специальных изданиях, не поместили ни строчки по этому поводу".

Поскольку в указанный период именно я был главным редактором журнала "Советский экран", то, естественно, знаю, что если открыть N7 "Советского экрана" за 1982 год (он поступал к подписчикам в первых числах апреля, то есть именно к юбилею Тарковского) то в нем можно обнаружить на стр. 14, 15, 16. 17 очерк Андрея Зоркого "Притяжение земли" под рубрикой "Портрет мастера". Тут не одна, а целых 413 строк о творчестве Андрея Арсеньевича и, кроме того, там помещены его большой фотопортрет и кадры из фильмов "Каток и скрипка", "Иваново детство", "Сталкер", "Зеркало", "Андрей Рублев", "Солярис", то есть из всех, что были поставлены им к тому времени.

Приведу заключительные строки этой нетривиально объемной для тонкого журнала публикации:

"Андрею Тарковскому 50 лет.

Двадцать лет звучит в кинематографе его имя. И все эти двадцать лет он остается художником дискуссионным - в самых разных аудиториях.

В спорах с ним и о нем часто слышится: о сложном надо уметь говорить просто. А он всю свою жизнь в искусстве совершает прямо противоположное: он говорит сложно о простом, вечном, изначальном, без устали стремясь открывать в предмете или явлении суть и нравственную основу. Не в том ли и состоит одно из самых высоких предназначений искусства?"

Увлекшись темой, В.Лойша, видимо, решил для ясности упростить проблему, выпрямить параболу, которая привела Тарковского в эмиграцию. Но жизнь сложнее... Оказывается, не только В.Лойша и его "маленький и глубоко провинциальный сибирский Томск" умели отдавать должное "делам и трудам художника".

Воздав хвалу своей и томичей прозорливости, В.Лойша как сотрудник редакции свидетельствует, что главный редактор областной томской газеты "Красное знамя" тогда, в 1979 году, потребовал, "чтобы ни одной строчки о Тарковском в газете не появлялось". И не появилось. Во времена более крутые и в ситуации более запутанной, то есть в 1982 году, идею главного редактора "Советского экрана" дать очерк к 50-летию Тарковского поддержал и коллектив редакции, и редколлегия. Очерк был написан и опубликован.

Не думаю, что В.Лойша сознательно прибег к инсинуации. Можно предположить, что он просто поддался гипнозу повсеместно повторяемой версии, согласно которой, как размашисто сформулировано в очерке, Тарковского "буквально выпихивали в эмиграцию". Не будучи достаточно осведомленным во всех деталях этой печальной истории, он, к сожалению, еще и не потрудился проверить достоверность того, о чем пишет.

Невольно вспоминается недавнее выступление Михаила Сергеевича Горбачева перед деятелями науки и культуры. Говоря об ответственности средств массовой информации в условиях социалистического плюрализма, о неприемлемости необоснованных выводов и суждений, он заметил: "... должен сказать откровенно, появилось много вранья". Вот уж воистину!