Упрямство Песценния Нигера

Аннотация

Жизнеописание императора Гая Песценния Нигера Юста.

 

Смерть императора Коммода от руки его раба, атлета Нарцисса, вызвала нешуточную радость в Сенате. По случаю убийства ненавистного правителя римские законодатели обнародовали специальное постановление, чтение которого сопровождалось многочисленными выкриками с мест. Враз осмелевшие сенаторы не стеснялись в выражении своей ненависти к царственному мертвецу: "У врага отечества отнять все почести, у злодея отнять почести, тащить труп злодея! Враг отечества, злодей, гладиатор, пусть будет растерзан в сполиарии (сполиарий – место в амфитеатре, куда выносили мёртвых гладиаторов) . Враг богов – палач сената, враг богов, убийца сената, враг богов – враг сената! Гладиатора – в сполиарий! Кто убивал сенат – того бросить в сполиарий, кто убивал сенат – того тащить крюком, кто убивал безвинных – того тащить крюком: он враг и злодей! Верно, верно! Кто не щадил даже своих единокровных – того тащить крюком! Кто намеревался убить тебя (Пертинакса) – того тащить крюком! Вместе с нами ты испытывал страх, вместе с нами ты подвергался опасности! О, Юпитер всеблагой, величайший, сохрани нам Пертинакса, чтобы мы были невредимы! Честь и слава верности преторианцев! Честь и слава преторианским когортам! Честь и слава римскому войску! Честь и слава благочестию сената! Злодея – тащить! Мы просим тебя, Август, – пусть тащат злодея! Мы просим о том, чтобы тащили злодея! Услышь нас, Цезарь! Доносчиков – львам! Услышь нас, Цезарь: Сперата – львам! Честь и слава победе римского народа! Честь и слава верности воинов! Честь и слава верности преторианцев! Честь и слава преторианским когортам! Долой отовсюду статуи врага, отовсюду статуи злодея, отовсюду статуи гладиатора! Сбросить статуи гладиатора и злодея! Убийцу граждан тащить, злодея тащить! Статуи гладиатора сбросить! Пока ты жив, и мы живы и невредимы! Верно, верно, да, верно, да, достойно, да, верно, да, свободно! Теперь мы невредимы – страх доносчикам! Чтобы мы были невредимы – страх доносчикам! Ради нашей безопасности – доносчиков вон из сената, доносчикам – палки! Пока ты жив, доносчиков – львам! В твоё правление – доносчикам – палки! Пусть исчезнет память о злодее гладиаторе, сбросить статуи злодея гладиатора! Пусть исчезнет память о грязном гладиаторе! Гладиатора в сполиарий! Услышь нас Цезарь: палача тащить крюком! Палача сената тащить крюком по обычаю предков! Он свирепее Домициана, грязнее Нерона! Так он поступал, и так воздастся ему! Да сохранится память о безвинно погубленных! Просим восстановить честь невинных! Труп злодея тащить крюком, труп гладиатора тащить крюком, труп гладиатора бросить в сполиарий! Опроси нас, опроси нас, мы все предлагаем – тащить его крюком! Кто всех убивал – того тащить крюком! Кто убивал людей любого возраста – тогда тащить крюком! Кто убивал людей того и другого пола – того тащить крюком! Кто не щадил даже своих единокровных – того тащить крюком! Кто грабил храмы – того тащить крюком! Кто уничтожал завещания – того тащить крюком! Кто грабил остающихся в живых – того тащить крюком! Мы были рабами рабов! Кто за право жизни требовал плату – того тащить крюком! Кто, даже получив плату за право жизни, нарушил обещание – того тащить крюком! Кто продал сенат – того тащить крюком! Кто у детей отнимал наследство – того тащить крюком! Наушников – вон из сената! Доносчиков – вон из сената! Кто подучивал рабов доносить – вон из сената! И ты разделял с нами страх, ты всё знаешь, ты знаешь честных и дурных! Ты всё знаешь, ты всё исправь! Мы боялись за тебя! О, какое счастье для нас видеть тебя, настоящего императора! Доложи о злодее, доложи, опроси нас! Мы просим твоего присутствия! Безвинно убитые лишены погребения – тащить труп злодея! Злодей вырыл трупы погребённых – тащить труп злодея!" Но эти призывы храбрых сенаторов к справедливости остались без ответа. Пертинакс через прокуратора наследственного имущества (прокуратор наследственного имущества (procurator patrimonii) – всадническая должность с годовым жалованьем в двести тысяч сестерциев) Лавренса распорядился передать труп Коммода намеченному в консулы Фабию Хилону для погребения, что и было сделано. Задушенный император, сын Марка Аврелия, Коммод, был похоронен ночью. Узнав об этом, сенаторы возмутились. Они потребовали вытащить труп из могилы: "Цингий Север сказал: "Незаконно похоронили его. Что говорю я, понтифик, то говорит коллегия понтификов. Изложив то, что доставляет нам отраду, обращусь теперь к тому, что необходимо сделать. Я предлагаю уничтожить всё то, что принудил нас постановить в его честь человек, живший только на погибель гражданам и на позор себе. Статуи, стоящие повсюду, следует уничтожить, имя его выскоблить со всех памятников – частных и государственных, а месяцы пусть носят те названия, какие они носили раньше, когда это бедствие ещё не обрушилось на государство"". В правление убиенного Цезаря случились многие чудесные явления, как бы предсказывающие его печальную участь: "Появилась звезда с хвостом. На форуме были видны следы уходящих богов. Перед войной с дезертирами (так называемый "Bellum desertorum" - восстание 186 года н.э. в Галлии под предводительством Матерна, подавление которого было поручено Песценнию Нигеру) небо пылало. В январские календы цирк неожиданно покрылся мраком и наступила темнота. Перед рассветом явились зловещие птицы, предвещавшие пожар. Сам он (Коммод) переселился из Палатинского дворца на Целийский холм, в Вектилианские палаты, говоря, что не может спать в Палатинском дворце. Открылись сами собой двери храма двуликого Януса, и видели, как пришло в движение мраморное изображение Анубиса. В продолжении многих дней медная статуя Геркулеса в портике Минуция покрывалась потом. Над спальней Коммода как в Риме, так и в Ланувии была поймана сова. Да и сам он был виновником тяжкой для себя приметы: опустив руку в рану убитого гладиатора, он затем обтёр руку у себя на голове. Вопреки обычаю, он приказа зрителям явиться на зрелище не в тогах, а в дорожных платьях, как это обыкновенно делалось на похоронах, и сам он восседал в одежде тёмного цвета. Шлем его дважды был вынесен через либитинские ворота (через Либитинские ворота выносили тела убитых гладиаторов)" . Заговор против императора составили наложница Коммода Марция, префект претория Квинт Эмилий Лет и спальник Эклект. Пертинакс знал о заговоре и не донёс о нём императору. Коммод поначалу был отравлен ядом, но отрава на него не подействовала и тогда, по наущению заговорщиков, Августа задушил атлет Нарцисс, с которым император обычно тренировался. Императором Пертинакса сделали Квинт Эмилий Лет и вольноотпущенник Эклект. После того, как Коммод был задушен, они явились к Пертинаксу, чтобы ободрить его и повели в лагерь преторианцев, где Пертинакс обратился к воинам с речью, обещав им денежные подарки. Он заявил преторианцам, что Эмилий Лет и Эклект вручили ему императорскую власть. Преторианцы не возражали. Той же ночью Пертинакc, отправившись в сенат, приказал открыть зал заседаний, однако сторожа не оказалось на месте, и новый Август вынужден был ночевать в храме Согласия. Когда к нему пришёл Клавдий Помпеян, зять Марка Аврелия, Пертинакс начал уговаривать его принять императорские регалии, но Помпеян благоразумно отказался, зная, что Пертинакса уже провозгласили императором. В это время сенаторы, во главе с консулом, собрались в курии. Дождавшись появления в сенате императора, они единодушно провозгласили Пертинакса Августом. Он стал правителем Римской империи в возрасте шестидесяти лет. Новоизбранный император был сыном вольноотпущенника Гельвия Сукцесса, торговца шерсть. Имя свое (Pertinax – упорный, цепкий, настойчивый) он получил в напоминание о том, что отец его с такой же цепкостью, настойчивостью и упорством занимался продажей шерсти. Пертинакс родился в имении матери, находившемся в Апеннине. Рождение его ознаменовалось примечательным случаем: жеребёнок, забравшийся зачем-то на крышу, свалился с неё и околел. Обеспокоенный этим происшествием Гельвий Сукцесс решил выяснить тайный смысл сего неприятного инцидента у халдея. Халдей предсказал новорождённому великое будущее. В ответ Сукцесс сказал, что напрасно потратил свои деньги. Он ошибся. Выучившись сначала у греческого грамматика, а затем у Сульпиция Апполинария, Пертинакс начал преподавать грамматику сам. Небольшой доход, который он получал будучи учителем, заставил его искать счастья на военной службе. Благодаря содействию патрона его отца, консуляра Лоллиана Авита, Пертинакс получил должность центуриона. Позже, в правление императора Антонина Пия, он был направлен в Сирию начальником IV Галльской когорты, и, не имея дипломов для проезда казённой почтой, по распоряжению наместника провинции совершил весь путь, от Антиохии до места службы, пешком. Проявив себя с лучшей стороны во время Парфянской войны (162-166 гг. н.э.) Пертинакс был переведён в Британию трибуном VI Победоносного легиона. Проведя там достаточно долгое время, он командовал затем конным отрядом (Первой или Второй Тунгрской конной когортой) в Мезии, занимался распределением продовольствия по Эмилиевой дороге, командовал германским флотом. Из Германии его перевели в Дакию прокуратором с жалованьем в двести тысяч сестерциев, но долго он там не задержался. Происки анонимных недоброжелателей вызвали недоверие к нему со стороны императора Марка Аврелия и Пертинакс был отстранён от службы. Зять императора, Марк Клавдий Помпеян способствовал возвращению Пертинакса на службу в качестве помощника по командованию армией (командующим конницей в Маркоманской войне). Рвение бывшего опального военачальника на этой должности было отмечено зачислением в сенат. Вскоре открылась интрига, нацеленная против Пертинакса и император, желая вознаградить того за нанесённую ему обиду, наградил его званием пропретора и назначил командовать первым легионом. Будучи командиром легиона, Пертинакс принимал участие в освобождении от варваров провинций Реция и Норик, за что Марк Аврелий назначил его консулом-суффектом (175 год н.э.), совместно с другим полководцем, Дидием Юлианом, разгромившим хавков. Заслуги Пертинакса не раз отмечались Марком Аврелием, который сожалел, что не имеет возможности сделать Пертинакса префектом претория оттого, что тот уже является консулом. После подавления мятежа, поднятого полководцем Авидием Кассием, Пертинакса назначают последовательно управлять дунайскими провинциями: Нижней Мезией (176-177 гг. н.э.), Верхней Мезией (177 г. н.э.) и Дакией (178 г. н.э.). Находясь на этих постах, Пертинакс обеспечил оборону провинций от вторжения варваров. В первый год правления императора Коммода, Пертинакса направили управлять провинцией Сирия. На этом посту он пристрастился к деньгам (хотя в правление Марка Аврелия в корыстолюбии не замечен), за что был порицаем народом. В 182 году н.э. Пертинакс возвратился в Рим богатым человеком, но надолго в Городе не задержался. Префект претория Секст Тигидий Перенн, воспользовавшись слухами о причастности бывшего наместника к заговору против Коммода, заставил Пертинакса уехать в Лигурию, где находилось имение отца. Там, в ожидании перемены своей судьбы, Пертинакс провёл несколько лет, занимаясь скупкой окрестных земель, строительством зданий и торговлей. Относительно заговора: в него была вовлечена сестра Коммода Анния Луцилла. После смерти мужа, Луция Вера, она вышла замуж за Тиберия Клавдия Помпеяна. Происхождением Помпеян был из Антиохии. В 162 году н.э. он становится консулом-суффектом, в Парфянской войне командует легионом. С 164 по 167 гг. н.э. находится на посту наместника римской провинции Нижняя Паннония. В 166 году н.э. наносит поражение лангобардам, вторгшимся в провинцию. В том же году повторно исполняет должность консула-суффекта. В 173 году н.э. назначается ординарным консулом совместно с Гнеем Клавдием Севером. В Маркоманскую войну возглавлял штаб римской армии на Дунае. Был среди ближайших военных советников императора Марка Аврелия. В деле был замешан племянник Помпеяна - бывший консул Марк Уммидий Квадрат. Он должен был умертвить императора, однако выдал свои намерения, опрометчиво заявив: "Вот что посылает тебе сенат", – до того, как попытался нанести смертельный удар. Квадрата схватили, едва только он вытащил кинжал. Марк Уммидий был казнён (Тиберий Помпеян участия в заговоре не принимал), Аннию Луциллу сослали на остров Капри, где она вскоре и умерла. Секст Тигидий Перенн извлёк несомненную выгоду из неудавшегося переворота. Помимо того, что Перенн стал единственным префектом претория (так как в числе заговорщиков был казнён и его коллега, Таррутений Патерн - "ведущий военный юрист, сопрефект претория, занимавший этот пост со времён предыдущего правителя"), он сумел устранить управляющего императорским двором Саотера, провести назначение своих сыновей на должности военных наместников в Паннонии, и заполучить возможность полностью контролировать деятельность правительства. Таким образом ему удалось стать самым могущественным человеком в Римском государстве после Августа. Перенн удерживал власть в течении трёх лет, до тех пор, пока недовольные его могуществом из числа легионов, расквартированных в Британии, не предупредили императора о намерении Перенна самому занять римский трон. Следствием доноса стала расправа над ещё недавно всесильным временщиком. Коммод приказал преторианцам умертвить как самого Перенна, так и его семью (жену, сестру и обоих сыновей), что и было неукоснительно исполнено. Император ознаменовал избавление от перенновой угрозы принятием титула "Felix", то есть "Счастливый". С этого момента должность префекта претория перестала быть значимой. На сцену выступил императорский спальник – вольноотпущенник Марк Аврелий Клеандр, креатура и любимец Коммода, по происхождению фригиец. Император присвоил ему титул "Кинжал" (a pugione): "что было равносильно назначению на пост министра безопасности". Префекты претория находились в его подчинении. По могуществу Клеандр сравнялся, а то и превзошёл сброшенного с Олимпа власти Секста Перенна. Впрочем, такое всесилие не пошло ему на пользу. При Клеандре пышным цветом расцвела коррупция и торговля должностями: вольноотпущенники за деньги становились сенаторами и все должности продавались. Народ, и не только, негодовал. Пика своего влияния Клеандр достиг в 190 году н.э. – он самолично назначил новых римских консулов. Виновником его падения стал начальник государственного снабжения зерном, префект анноны (praefectus annonae) Папирий Дионисий. Исподтишка и осторожно он создал в Городе искусственный недостаток продовольствия, в котором обвинил Клеандра и натравил на спальника обозлённую толпу. Для разгона бунтующей черни "Кинжал" использовал армейские части. Разгневанный народ пришёл к императорскому дворцу и потребовал наказания сановника. Коммод не сопротивлялся воле народа. Клеандру отрубили голову. Итак, убийство Перенна и волнения в Британии способствовали возобновлению карьеры Пертинакса. В 184 году н.э. в Британии началось восстание местного населения против императорской власти, жестоко подавленное наместником провинции Ульпием Марцеллом. Методы, используемые Марцеллом, вызвали возмущение среди солдат трёх британских легионов. Коммод отозвал Ульпия Марцелла в Рим, а на его место назначил Пертинакса (185-187 гг. н.э.). По прибытию в столицу Империи Марцелл был казнён, Пертинакс же занялся восстановлением дисциплины в легионах. Он: "удержал воинов от всяких мятежей, хотя они и были готовы провозгласить императором кого угодно, а в особенности - самого Пертинакса". Со всей решительностью он усмирял недовольство воинов, подвергаясь нешуточной опасности. Однажды, во время мятежа в одном из легионов, его чуть было не убили, или, как пишет Юлий Капитолин: "во всяком случае, он был оставлен среди убитых". Позже, он обратился к императору с просьбой отозвать его из Британии, мотивируя это тем, что воины относятся к нему крайне враждебно из-за стремления поддерживать в легионах должную дисциплину. По возвращение в Рим Пертинакса ждут новые назначения: сперва проконсулом в Африку (188 г. н.э.), а потом префектом Рима. На этом посту он во второй раз становится консулом (192 г. н.э.). Как было сказано выше, заговор против Коммода составили префект претория Квинт Эмилий Лет, спальник (управляющий императорским двором) Эклект и любовница императора Марция. В случае, если армия не поддержит свержения династии Антонинов и откажет в поддержке избранному вместо низвергнутого Августа императору, заговорщики надеялись опереться на наместников провинций. В частности, соотечественники Квинта Эмилия Лета: Септимий Север, Клодий Альбин и близкий друг префекта претория – Песценний Нигер занимали посты в Верхней Германии, Британии и Сирии. Все они (Север, Альбин и Нигер) после смерти Пертинакса будут с оружием в руках оспаривать друг у друга право занять императорский престол. Одновременно с провозглашением Пертинакса Августом, его жена, Флавия Тициана была названа Августой. Пертинаксу первому из всех императоров присвоили титул "Отца отечества" в тот момент, когда он был объявлен императором, вручили проконсульскую власть и даровали право четырёх докладов (192 г. н.э.). Новому императору досталось непростое наследство. Коммод вёл разгульный образ жизни, никак не способствующий накоплению капиталов. Государственная казна была разорена чрезмерными тратами. Как признавался сам император, в казначействе оставался всего лишь один миллион сестерциев. Поэтому Пертинакс занялся решительным оздоровлением государственных финансов. Для начала: "он произвёл аукцион вещей Коммода, причём приказал продать его мальчиков и наложниц, исключая тех, которые были, по-видимому, насильно привлечены в Палатинский дворец. Шутов, носивших позорным образом постыднейшие имена, он продал, конфисковав их имущество. От вольноотпущенников он потребовал выдачи даже того, чем они обогатились при распродажах, которые устраивал Коммод. Что же касается вещей Коммода, проданных на аукционе, то наиболее замечательными были следующие: одежда с шёлковой основой, тканая золотыми нитями, не говоря уже о туниках, плащах без рукавов и далматских, с рукавами, о военных плащах с бахромой, о пурпурных хламидах по греческой моде и лагерных; бардские (возможно, от названия народа (Bardaci), проживавшего в Иллирии) накидки с капюшоном, воинские плащи и гладиаторское оружие с золотом и драгоценными камнями. Продал он и геркулесовские мечи, гладиаторские шейные цепи, сосуды из янтаря, золота, слоновой кости, серебра и стекла, а также... из того же материала и самнитские сосуды для кипячения смолы и вара, употребляемые для уничтожения волос на человеческом теле и придания ему гладкости. Были тут и повозки, сделанные по новому образцу с различными соединяющимися один с другим ободами колёс и замечательными сиденьями, дававшими возможность при помощи поворотов укрываться от солнца или удобно пользоваться свежим воздухом, были и другие, отмеривавшие длину пути, показывавшие время; и прочие, служившие для удовлетворения пороков Коммода. Кроме того, он вернул господам тех, кто ушёл из частных домов во дворец. Императорские пиры, бывшие чрезмерно многолюдными, он ввёл в определённые границы". Затем: "он сократил все расходы, которые производил Коммод. По примеру императора, который проявлял бережливость, все стали воздержанными, вследствие чего жизнь подешевела: ведь, устранив ненужные расходы на императорский двор, он уменьшил издержки вдвое против обычного". Эти чрезвычайные меры позволили Пертинаксу исполнять обещания, данные им при вступлении в должность, в том числе и обязательства предыдущего правления в части выплаты денежных наград и раздач. Средства, вырученные от продажи шутов и конфискации их имущества, он потратил на подарки воинам. Он также: "установил награды для людей, находящихся в походе, заплатил долги, которые он сделал в первое время по вступлении во власть, выделил определённую сумму на общественные работы, назначил деньги на исправление дорог, заплатил очень многим жалованье за прошлое время". Однако денег всё равно не хватало и Пертинаксу, "вопреки собственному заявлению" пришлось взимать поборы, введённые Коммодом. "Образовавшуюся в течении девяти лет задолженность по выдаваемому государством (на основании установлений Траяна) содержанию он, отбросив всякую щепетильность, объявил недействительной. Он вернул всем имения, отнятые Коммодом, но не даром". При этом во всех слоях общества зрело недовольство. Как-то так получалось, что народ экономил, и император тоже экономил, но, экономя вместе с народом, он, Пертинакс, в то же время, становился всё богаче и богаче. Недовольны были преторианцы. Они, кстати, были недовольны с самого начала. Когда Пертинакс впервые переступил порог Палатинского дворца: "трибун в первый день просил у него пароль, он дал такой: "Будем воинами", тем самым выражая своё порицание бездеятельности предшествовавшего времени; этот пароль он давал и раньше, во всех тех случаях, когда командовал войском". Автор жизнеописания Гельвия Пертинакса Юлий Капитолин замечает: "Этого упрёка воины не стерпели и стали немедленно думать о смене императора". Недовольны были бывшие преторы: "Так как Коммод своими бесчисленными номинальными назначениями внёс беспорядок в среду бывших преторов, то Пертинакс провёл сенатское постановление и велел тех, которые не исполняли должности претора, а получили её номинально, считать ниже тех, кто действительно был претором (чем вызвал огромную ненависть среди пострадавших от принятого им решения)". Недовольны были вольноотпущенники, проданные мальчики, наложницы и шуты. Недоволен был народ, вынужденный экономить. Недовольство ожидаемо вылилось в заговор. Императором намечался консул Квинт Помпей Сосий Фалькон. Заговору способствовало то обстоятельство, что Пертинакс, по долгу службы, вынужден был часто покидать Рим. У Фалькона, надо отметить, претензии к Пертинаксу возникли ещё с того момента, когда тот, выступая в сенате в связи с провозглашением Августом, выразил свою особую признательность префекту претория Квинту Эмилию Лету. На что консул Фалькон ответил новоизбранному Августу: "Каким ты будешь императором – мы заключаем из того, что позади тебя мы видим Лета и Марцию, слуг Коммода в его преступлениях". Пертинакс тогда сказал Фалькону: "Ты молод, консул, и не понимаешь необходимости склоняться перед обстоятельствами. Они повиновались Коммоду против воли, а как только представилась возможность, они показали, каковы были их постоянные желания". Интригу против императора затеял префект претория Лет. Он, как часто случается, уже раскаивался в своём опрометчивом поступке и раскаяние его, не в последнюю очередь, возрастало оттого, что Пертинакс: "бранил того как подателя глупых советов по некоторым вопросам". Впрочем, заговор Фалькона провалился. Своевременно возвратившийся в Рим Пертинакс помешал сенату провозгласить консула императором. "Фалькона он, однако, пощадил и испросил у сената согласие оставить его безнаказанным. В дальнейшем Фалькон спокойно прожил, пользуясь своим состоянием, и умер, оставив наследником сына". Другим повезло гораздо меньше. Больше всего пострадали преторианцы: "на воинов произвело тяжкое впечатление то, что Пертинакс во время дела Фалькона приказал на основании показаний одного раба казнить многих воинов". Такого к себе отношения они не стерпели и: "вот триста вооружённых воинов, построившись клином, направились из лагеря к императорским палатам. Воины нагрянули к Пертинаксу, когда он распределял обязанности между дворцовой челядью, и прошли по портику Палатинского дворца до того места, которое называется Сицилией и столовой Юпитера. Узнав об этом, Пертинакс выслал к ним префекта претория Лета. Однако последний, уклонившись от встречи с воинами, вышел через портик, закрыл голову и удалился домой. Когда же они прорвались во внутренние покои, Пертинакс вышел к ним и успокоил их длинной и убедительной речью. Историк Геродиан пишет, что Пертинакс обратился к воинам с такими словами: "Быть мне убитым вами, – сказал он, – в этом нет ничего значительного или тяжкого для старца, достигшего – со славою – глубокой старости – ведь всякой человеческой жизни неизбежно положен предел; вам же, слывущим стражами и охранителями государя, самим стать убийцами и запятнать свои правые руки кровью не только единоплеменной, но и императорской – смотрите, как бы это не оказалось в данный момент нечестивым, а впоследствии – опасным. Ведь я не сознаю за собой ничего, чем бы я вас огорчил. Если вы испытываете неудовольствие по поводу смерти Коммода, то ведь нет ничего удивительного в том, что его, человека, постигла смерть. Если же вы думаете, что это случилось по злому умыслу, то в этом нет моей вины; вы знаете, что я вне всякого подозрения и в такой же степени, как и вы, не ведаю, что тогда произошло, так что если вы что-то подозреваете, предъявляйте обвинение другим. Но всё же, хотя он и скончался, у вас не будет недостатка ни в чём, что может быть дано пристойным образом и по заслугам, без насилия надо мной и без грабежа". Но некий Таузий, из тунгров (тунгры (Tungri, ) – германское племя. Перейдя на левый берег Рейна, заняло земли эбуронов в Gallia Belgica. Тунгры вошли в состав провинции Germania Secunda) , своими речами вновь пробудив у воинов гнев и опасения, метнул в грудь Пертинаксу копьё. Тогда, молясь Юпитеру Мстителю, Пертинакс закрыл свою голову тогой и был добит остальными. Эклект, убив двоих воинов, погиб вместе с ним. Прочие же дворцовые спальники (своих он, став императором, отдал своим выделенным детям) разбежались. Многие рассказывают, будто воины ворвались в спальню и там убили Пертинакса, бегавшего вокруг ложа. "Воины, убившие его, насадили его голову на пику и понесли её через весь город в лагерь". Как водится, гибели Пертинакса предшествовали нехорошие знамения: "За три дня до того, как он был убит, ему показалось, что он видит в водоёме человека, бросающегося на него с мечом в руках. Утверждают, что в тот день, когда он был убит, в его глазах не было видно зрачков с отражающимися в них, заметными для смотрящих в глаза образами. Когда он приносил жертву перед ларами, раскалённые угли потухли, хотя обычно они воспламеняются. Как было сказано выше, в жертвенном животном не было найдено ни сердца, ни главной части. За день до его смерти были также видны днём около солнца очень яркие звёзды. Сам он, говорят, был виновником знамения, указывавшего на то, что Юлиан будет его преемником: когда Дидий Юлиан представил ему своего племянника, за которого он помолвил дочь, Пертинакс обратился к молодому человеку с наставлением уважать своего дядю: "Уважай моего сотоварища и преемника". Дело в том, что Юлиан был его сотоварищем по консульству и преемником по проконсульству". Император Публий Гельвий Пертинакс был убит 28 марта 193 года н.э. Правление его длилось восемьдесят семь дней. После убийства Пертинакса в Городе начались волнения. Одни ждали наступления тирании, другие искали убийц императора. Преторианцы заперлись в лагере. Когда обстановка более-менее разрядилась, и преторианцы увидели, что мстить им никто не собирается, они: "выведя самых громкоголосых из своей среды, объявляли о продаже императорской власти, обещая вручить власть тому, кто даст больше денег, и с помощью оружия беспрепятственно провести его в императорский дворец". На призыв преторианцев откликнулись двое: Тит Флавий Сульпициан и Марк Дидий Сальвий Юлиан Север. Причём Дидий Юлиан опоздал к началу торгов: "Юлиан, узнав о созыве сената, пришёл вместе со своим зятем в сенат, он нашёл двери запертыми и встретил там двух трибунов, Публиция Флориана и Векция Апра, которые стали убеждать его занять свободное место. Когда он стал говорить им о том, что уже провозглашён другой император, они задержали его и повели в преторианский лагерь. Когда они прибыли в лагерь, там префект Рима и тесть Пертинакса Сульпициан произносил речь на сходке и требовал для себя императорской власти. Юлиан, стоя на стене, давал непомерные обещания, но его никто не хотел впускать. Сначала Юлиан уговаривал преторианцев не делать императором того, кто отомстит за Пертинакса, а затем написал на таблицах, что он восстановит память о Коммоде. Тогда он был впущен в лагерь и провозглашён императором; преторианцы просили только не причинять никакого зла Сульпициану за то, что он хотел стать императором". Геродиан об этих постыдных торгах пишет так: "Некоему же Юлиану, уже бывшему консулом, слывшему обладателем огромных денежных средств, было сообщено об объявлении воинов, когда он под вечер пировал, пьянствуя и опохмеляясь, – его невоздержанная жизнь вызывала нарекания. И вот жена, дочь и толпа сотрапезников уговаривают его соскочить с ложа, поспешить к стене и узнать о том, что делается; по дороге они все время советуют ему схватить лежащую под ногами власть и, если бы кто-нибудь оспаривал её, превзойти всех щедростью, так как он владеет несметными деньгами. Подойдя к стене, он начал кричать, обещая дать всё, сколько они желают, и говорил, что у него имеется очень много денег и сокровищницы, наполненные золотом и серебром. В то же самое время и Сульпициан, также из бывших консулов, ставший префектом Рима (он был отцом жены Пертинакса) явился, стремясь купить власть. Его, однако, воины не допустили к себе из страха перед его родственными отношениями с Пертинаксом – как бы не оказалось какого-либо обмана с целью покарать за его убийство. Спустив лестницу, они подняли на стену Юлиана: отворить ворота они не хотели ранее, чем узнают о количестве денег, которое будет им дано. Поднявшись, он пообещал им восстановить память о Коммоде, почести и изображения, которые уничтожил сенат, а также дать им свободу делать всё, которую они при нём имели, а каждому воину столько серебра, сколько они не надеялись ни потребовать, ни получить, с деньгами не будет задержки – он сейчас же затребует их из дома. Убеждённые этим и окрыленные такими надеждами, воины провозглашают Юлиана императором и требуют, чтобы он вдобавок к своему собственному и унаследованному имени стал называться Коммодом". Дион Кассий описывает покупку власти Дидием Юлианом следующим образом: "Когда распространилась весть о несчастии, постигшем Пертинакса, одни побежали к себе домой, а другие – в военные казармы, заботясь о своей собственной безопасности. А Сульпициан, который как раз в это время был отправлен Пертинаксом в военный лагерь, чтобы навести там порядок, и ещё оставался там, стал прилагать усилия к тому, чтобы его самого провозгласили императором. Между тем Дидий Юлиан, ненасытный стяжатель и бесстыдный расточитель, который всегда имел склонность к заговорам и переворотам и был за это сослан Коммодом в свой родной город Медиолан, – этот самый Дидий, услышав о смерти Пертинакса, поспешил в лагерь и, вставши у ворот, стал призывать воинов передать ему власть над римлянами. За этим последовала постыдная и недостойная Рима сцена: словно на рынке, как на какой-то распродаже, и сам Город, и вся его держава стали продаваться с торгов. Продавцами выступали люди, убившие своего императора, а покупателями – Сульпициан и Юлиан, надбавлявшие цену в состязании друг с другом, один – изнутри, а другой – снаружи. Понемногу увеличивая ставки, они дошли до суммы в пять тысяч денариев каждому воину, причём Юлиану сообщали: "Сульпициан дает столько-то, а ты сколько надбавишь?", а Сульпициану говорили: "Юлиан обещает столько-то, а ты сколько дашь сверх этого?" И Сульпициан победил бы, поскольку уже находился внутри лагеря, носил звание префекта Города и первым назвал сумму в пять тысяч, если бы Юлиан не перестал набавлять цену мало-помалу и не предложил бы сразу на целых тысячу двести пятьдесят денариев больше, чем соперник, прокричав об этом громким голосом и показав цифру на пальцах. Воины, зачарованные величиной надбавки и вдобавок опасавшиеся, что Сульпициан будет мстить за Пертинакса, что внушал им Юлиан, впустили последнего в лагерь и провозгласили императором". Геродиан: "Тогда впервые начали портиться нравы воинов, и они начали ненасытно и постыдно стремиться к деньгам и пренебрегать подобающим уважением к правителям. То обстоятельство, что никто не выступил против дерзко осуществлённого столь жестокого убийства государя и не воспрепятствовал столь непристойному объявлению и продаже власти за деньги, было начальным толчком и причиной их непристойного и непокорного настроения и на будущее время, так как их корыстолюбие и презрение к правителям возросло и привело к пролитию крови". Получив таким образом верховную власть, Дидий Юлиан, по представлению воинов назначил префектами претория Флавия Гениала и Туллия Криспина. Элий Спартиан пишет, что Юлиан: "действительно пообещав преторианцам по двадцати пяти тысяч каждому, дал им по тридцать тысяч". Геродиан же, напротив, сообщает, что: "он солгал воинам и обманул их, так как не мог выполнить то, что обещал; ведь и собственных денег было у него не так много, как он хвастался, не было их и в государственных сокровищницах – всё уже ранее было опустошено из-за разнузданности Коммода и его нерасчётливых и беспорядочных расходов". Так или иначе, но вечером того же дня Юлиан, в сопровождении отряда воинов прибывает в сенат, где господа сенаторы своим постановлением удостоили его трибунских полномочий, проконсульских прав и включили в список патрицианских фамилий. Геродиан: "Подняв военные значки и вновь прикрепив на них изображения последнего (Коммода), они стали готовиться сопровождать Юлиана. Юлиан, принеся в лагере установленные императорские жертвы, вышел в сопровождении воинов, охраняемый большим их числом, чем это принято; ведь купив власть путём насилия и вопреки воле народа, с позорной и непристойной дурной славой, он, естественно, боялся, что народ будет ему противиться. Итак, воины во всеоружии и сомкнутым строем в виде фаланги, чтобы в случае надобности сразиться, имея в середине своего государя, потрясая над головой щитами и копьями из опасения, как бы на их шествие не бросали с домов камни, отвели его во дворец..." Дион Кассий: "Итак, ближе к вечеру Юлиан спешно направился на форум и в сенат, ведя с собой великое множество преторианцев с многочисленными военными штандартами, словно на какую-то битву, чтобы и нас, и народ захватить врасплох, напугать и привлечь на свою сторону. А воины прославляли его на все лады, в том числе называя его Коммодом". Жена и дочь Юлиана, Манлия Скантилла и Дидия Клара объявляются Августами, после чего, вслед за мужем и отцом отбывают в Палатинский дворец. Префектом Рима Юлиан назначает своего зятя Корнелия Репентина вместо соперника по торгам Тита Флавия Сульпициана. Клодий Альбин поддержал Дидия Юлиана из тех соображений, что мать новоизбранного императора Рима происходила родом из родного города Альбина (Гадрумета). Само избрание вызвало страх у сенаторов и ненависть у народа. Сенаторы опасались за свою жизнь. Дион Кассий пишет: "Когда весть о случившемся дошла до каждого из нас и мы осознали, что произошло, нас охватил страх перед Юлианом и воинами, и более всего напуганы были те, кто совершил что-либо во благо Пертинаксу или во вред Юлиану. Я был одним из таких людей, ибо удостоился от Пертинакса различных почестей, в том числе назначения на должность претора, и к тому же, выступая на судебных заседаниях в защиту некоторых граждан, я не единожды доказывал противоправность многих деяний Юлиана. Всё же мы появились на публике, причем сделали это отчасти вследствие нашего незавидного положения (мы сочли небезопасным оставаться дома, ибо такое поведение уже само по себе могло навлечь на нас подозрения). Совершив омовение и пообедав, мы, пробившись через толпу воинов, вошли в курию и услышали Юлиана, выступавшего с речью, которая была вполне в его духе. "Я вижу, – сказал он в частности, – что вы нуждаетесь в правителе, и лично я, как никто другой, достоин править вами. Я мог бы назвать все присущие мне достоинства, если вы ещё не знаете о них и не знакомы со мной на деле. Поэтому я даже и не просил о том, чтобы меня сопровождало большое число воинов, но явился к вам совсем один, дабы вы могли утвердить то, что они вручили мне". "Я пришел один" – так говорил он, в то время как курия была полностью окружена тяжеловооруженными воинами, многие из которых были и в самом зале заседаний; и при этом он ещё и напоминал нам о том, что за человек он был; вот почему мы одновременно и ненавидели его, и боялись". Народу было не по нраву то, что Юлиан приобрёл власть за деньги. "Между тем народ ненавидел Дидия Юлиана, так как был уверен, что исправление злоупотреблений времён Коммода будет произведено авторитетом Пертинакса, и считалось, что Пертинакс убит по злому умыслу Юлиана. [...] Как только рассвело, он принял явившийся к нему в Палатинский дворец сенат и всадническое сословие и к каждому обращался самым ласковым образом, называя в зависимости от возраста братом, сыном или отцом. Однако народ и у ростр, и перед курией осыпал его невероятной бранью, надеясь, что его можно заставить сложить с себя ту власть, которую ему дали воины. [Бросали в него и камнями]. Когда он с воинами и сенатом спускался в курию, вслед ему посылались проклятия; когда он совершал жертвоприношения, высказывались пожелания, чтобы жертвы оказались недействительными. В него даже кидали камни, хотя Юлиан всё время хотел движением руки умилостивить народ.. Войдя в курию, он произнёс речь – ласковую и благоразумную. Он поблагодарил за то, что его признали, за то, что и сам он, и его жена, и дочь получили имя Августов: он принял также прозвание отца отечества (Pater Patriae), но отверг постановку себе серебряной статуи. Когда он направлялся в из сената в Капитолий, народ преградил ему дорогу, но был оттеснён и разогнан силой оружия, причём многие были ранены; подействовали и обещания раздачи золотых, которые Юлиан сам показывал в руке, чтобы ему скорее поверили. Затем пошли смотреть цирковое представление. На скамьях разместились как попало, и народ удвоил свою брань по адресу Юлиана и призывал для охраны города Песценния Нигра, который, как говорили, был провозглашён императором". Дион Кассий: "Народ же открыто показывал своё угрюмое настроение; люди откровенно разговаривали между собой и готовились действовать, насколько это было в их силах. В конце концов, когда Юлиан подошёл к зданию сената и собрался принести жертву Янусу перед входом, все закричали в один голос, как будто заранее сговорившись, называя его похитителем власти и отцеубийцей. Когда же он, притворившись, что не сердится, пообещал им какую-то сумму денег, то люди, в негодовании от того, что их пытаются подкупить, стали кричать все вместе: "Мы не хотим! Мы не возьмем!" И стены окрестных домов отвечали им эхом, которое внушало трепет. При этих звуках у Юлиана кончилось терпение, и он приказал перебить тех, кто стоял ближе к нему. Но народ разъярился ещё больше и не прекратил ни сожалеть о Пертинаксе, ни осыпать бранью Юлиана, ни взывать к богам, ни ругать воинов. Они продолжали сопротивляться, хотя было уже множество раненых и убитых во многих частях города. Наконец, захватив оружие, они сбежались в цирк и там провели ночь и следующий день, лишенные пищи и воды, взывая к остальным воинам, особенно к Песценнию Нигеру и его войскам в Сирии, чтобы они пришли им на помощь. Затем, истощив себя криком, голодом и бессонницей, они разошлись и вели себя тихо, ожидая той помощи извне, на которую возлагали свои надежды". Кроме того, по Городу стали расползаться отвратительные толки: "И уже те, кто начинал ненавидеть Юлиана, прежде всего стали распространять слухи, будто в первый же день своей власти Юлиан с презрением отказался от стола Пертинакса и приказал приготовить себе роскошный пир с устрицами, птицами и рыбами". Дион Кассий передаёт этот слух так: "Укрепив свою единоличную власть ещё и постановлениями сената, он отправился во дворец и, обнаружив там приготовленный для Пертинакса обед, долго насмехался над этой пищей, а затем послал людей на поиски дорогостоящих яств, которые приказал добыть где угодно и каким угодно способом, и предался чревоугодию, хотя труп ещё лежал во дворце; после чего затеял игру в кости. С собой во дворец, помимо прочих, он взял и Пилада, актера пантомимы". Элий Спартиан опровергает это измышление: "Это была как известно ложь: ведь есть сведения о том, что Юлиан доходил в своей бережливости до того, что на три дня делил поросёнка, на три дня – и зайца, если кто-нибудь случайно их ему присылал; часто, хотя бы по этому поводу не было никаких религиозных предписаний, он обедал без мяса, довольствуясь стручками и всякими овощами. Затем, он вообще ни разу не обедал до тех пор, пока не был похоронен Пертинакс; пищу он вкушал, погружённый в глубокую печаль вследствии убийства Пертинакса, а в первую ночь он не смыкал глаз, встревоженный такими тяжёлыми обстоятельствами". Хотя Геродиан, напротив, описывает Юлиана как человека скверного: "его невоздержанная жизнь вызывала нарекания". "И вот, Юлиан, придя к власти, сразу же стал заниматься удовольствиями и попойками, легкомысленно относясь к государственным делам и предавшись наслаждениям и недостойному времяпровождению". Юлиан показал себя достаточно мужественным человеком. Мятежи в провинциях не пугали его. Он: "не боялся ни британских, ни иллирийских войск. Он послал старшего центуриона с приказанием убить Нигра, но боялся главным образом сирийских войск. И вот Песценний Нигер в Иллирике, Септимий Север в Сирии (здесь ошибка: Песценний Нигер в Сирии, Септимий Север в Иллирике) с теми войсками, которыми они предводительствовали, отложились от Юлиана. Получив известие об отпадении Севера, который не был у него под подозрением, он очень встревожился: он явился в сенат и потребовал, чтобы Север был объявлен врагом; что же касается воинов, которые пошли за Севером, то он назначил день, после которого они должны были считаться в числе врагов, если останутся с Севером. Кроме того, от сената были отправлены послами к воинам консуляры, чтобы уговорить их отвергнуть Севера и признать императором того, кого избрал сенат. Среди других был отправлен послом Веспроний Кандид, старый консуляр, издавна ненавистный воинам за то, что он был суровым и скупым командиром. Был послан и преемник Северу – Валерий Катулин, как будто можно было сменить того, кто уже имел на своей стороне воинов. Кроме того, послан был и центурион Аквилий, известный как убийца сенаторов, для того чтобы убить Севера". Он пытался организовать оборону Рима: "Сам Юлиан приказал вывести преторианцев в поле укреплять башни, но вывел он воинов ленивых, испорченных городской роскошью, совершенно не желавших заниматься военными упражнениями, – таких, что каждый из них за плату нанимал себе заместителя для выполнения предписанных работ. Север шёл на Рим с войском, готовым к бою, а у Дидия Юлиана ничего не выходило с преторианскими войсками; народ же с каждым днём всё больше и больше ненавидел его и смеялся над ним. Считая Лета сторонником Севера, Юлиан приказал убить его, выказав неблагодарность после оказанного ему великого благодеяния: ведь благодаря Лету сам Юлиан ускользнул от рук Коммода. Вместе с Летом он велел убить и Марцию". А пока он занимался этими делами: "Север захватил равеннский флот, а сенатские послы, обещавшие Юлиану своё содействие, перешли на сторону Севера. Префект претория Туллий Криспин, посланный против Севера, чтобы двинуть флот, был отбит и вернулся в Рим". Тогда, стараясь оттянуть неприятный финал, Юлиан: "обратился к сенату с просьбой, чтобы навстречу войску Севера вышли вместе с сенатом девы-весталки и прочие жрецы и умоляли, протягивая священные повязки, – такой бесполезный... готовил он против воинов-варваров. В то время как он старался об этом, ему возразил авгур консуляр Плавций Квинтилл, заявляя, что не должен быть императором тот, кто не может бороться с противником силой оружия. С ним согласились многие сенаторы. Поэтому разгневанный Дидий вытребовал воинов из лагеря, чтобы они принудили сенат к повиновению или перебили его. Но от этого решения он отказался: ведь не подобало Юлиану стать во враждебные отношения с тем самым сенатом, который ради Юлиана объявил Севера врагом. Поэтому он пришёл в сенат с более разумным предложением и просил вынести сенатское постановление о разделе власти, что и было немедленно исполнено". Доставить весть о назначении Септимия Севера соправителем было поручено префекту претория Туллию Криспину. Ветурий Макрин (которому Север присылал письмо с предложение должности префекта) был назначен Юлианом третьим префектом претория. "Однако в народе говорили, и Север подозревал, что Юлиан притворно предлагает мир и что префекту претория Туллию Криспину поручено убить Севера. В сущности, Север предпочитал быть врагом Юлиана, а не разделять с ним власть, и воины были согласны с Севером. Север тотчас же написал многим лицам в Рим и тайно послал эдикты, которые были обнародованы. [...] Что касается Криспина, то после встречи с передовыми отрядами Севера он был казнён Севером по совету Юлия Лета. Были отвергнуты также постановления сената". Наступил последний акт трагедии. Юлиан приказал Лоллиану Тициану вооружить гладиаторов в Капуе, а сам призвал к себе Клавдия Помпеяна, жившего в Террацине, и предложил ему стать соправителем. Помпеян благоразумно отказался, сославшись на то, что стар и слаб глазами. "На сторону Севера перешли и воины из Умбрии. А Север ещё раньше послал письменный приказ сторожить убийц Пертинакса. Вскоре Юлиан был покинут всеми и остался в Палатинском дворце с одним из своих префектов Гениалом и зятем Репентином. Наконец, был поставлен вопрос о том, чтобы сенатским решением отнять у Юлиана императорскую власть. Она и была отнята, а императором тотчас же был провозглашён Север, причём был пущен ложный слух, будто Юлиан умертвил себя ядом. В действительности же сенат послал людей, под наблюдением которых Юлиан был убит в Палатинском дворце руками рядового воина, тщетно взывая к покровительству Цезаря, то есть Севера". Тело свергнутого и убитого правителя выдали его жене и дочери для погребения. Дидий Юлиан был похоронен в усыпальнице прадеда у пятого милевого столба по Лабиканской дороге. Знамений о его несчастной судьбе было немного. Прежде всего, все вспоминали о знамении: "виновником которого был сам Юлиан, когда он принимал императорскую власть. Дело в том, что, когда намеченный в консулы, высказывая о нём своё мнение, произнёс: "Я предлагаю провозгласить императором Дидия Юлиана", – Юлиан подсказал ему: "Добавь и Севера" – это прозвище своего деда и прадеда Юлиан присвоил и себе". Потом, во время гадания с зеркалом (Юлиан часто прибегал к услугам магов), заключавшемся в том, что мальчикам сначала завязывают глаза, произносят над их головами заклинания, а потом приказывают смотреть в зеркало: "мальчик увидел тогда и прибытие Севера, и низложение Юлиана". Всего Марк Дидий Сальвий Юлиан Север правил шестьдесят шесть дней. Призывы римлян не пропали втуне. В далёкой Сирии глас народа римского был услышан. Геродиан: "Когда Нигеру сообщили о настроении римского народа и о непрерывных возгласах в местах собраний, он, естественно, дав себя убедить и ожидая, что обстоятельства легко ему покорятся, особенно благодаря тому, что окружавшие Юлиана воины не дорожили им, так как он не выполнял своих обещаний насчёт денег, предаётся надежде на захват императорской власти. Сначала вызывая к себе на дом в небольшом числе начальников, трибунов и видных воинов, он беседовал с ними и убеждал их, открывая то, о чем извещали из Рима, – чтобы благодаря распространившемуся слуху всё это стало известным и знакомым как воинам, так и прочим людям на Востоке; он надеялся, что таким образом все очень легко присоединятся к нему, когда узнают, что он не по злому умыслу стремится к власти, но, будучи призван, пойдёт, желая помочь просящим его об этом римлянам. Все они воспламенились и без промедления присоединились к нему, настаивая, чтобы он взял в свои руки государственные дела. Сирийское племя по природе легко возбудимо и склонно к изменению существующего положения. Была у них и какая-то приязнь к Нигеру, который мягко правил во всём и большую часть времени проводил в празднествах вместе с ними. Сирийцы по природе – любители празднеств; из них в особенности жители Антиохии, крупного и богатого города, справляют празднества почти круглый год — в самом городе и в предместьях. Итак, Нигер, непрерывно доставлявший им зрелища, к которым они питают особенное пристрастие, и предоставлявший им свободу справлять праздники и предаваться веселью, естественно, почитался ими, так как делал то, что им нравилось". Собрав воинов на сходку, Нигер произнёс речь, говоря следующее: "Кротость моего образа мыслей и осторожность перед великими дерзаниями, возможно, давно известны вам. Я и теперь не выступил бы перед вами, чтобы произнести такую речь, если бы меня к тому побуждал только личный замысел и неразумная надежда или стремление к надежде на нечто большее. Но меня зовут римляне и своим непрестанным криком торопят меня протянуть спасительную руку и не смотреть безучастно на позорно повергнутую столь славную и овеянную доблестью со времён предков власть. Подобно тому как дерзание на такие дела при отсутствии разумного повода является опрометчивым и наглым, так медлительность по отношению к зовущим и просящим влечет за собой обвинение в малодушии и вместе с тем в предательстве. Поэтому я выступил, чтобы узнать, каково ваше мнение и что, по-вашему, следует делать, – взяв вас в советники и соучастники в данных обстоятельствах; ведь исход, если он будет удачным, даст мне и вам общую выгоду. Нас зовут не слабые и пустые надежды, а римский народ, которому боги уделили господство над всем и империю, а также неустойчивость власти, ни за кем прочно не утвердившейся. Наше начинание будет безопасным благодаря настроению призывающих и потому, что никто не противостоит и не препятствует нам; ведь и те, кто сообщает о тамошних делах, говорят, что даже воины, которые продали ему власть за деньги, не являются его верными слугами, так как он не выполнил того, что обещал. Итак, дайте знать, каково ваше мнение". Ответ легионеров был единодушным. Воины и собравшаяся толпа незамедлительно провозгласили Песценния Нигера Августом. На стороне Нигера оказались все восточные легионы Империи - общим числом девять. Его поддержали парфяне и жители города Византий. Лишь внутренние трудности помешали парфянскому царю Вологезу IV отправить в помощь Нигеру войска. Царь был вынужден ограничиться отправкой нескольких союзных отрядов. Гай Песценний Нигер Юст предположительно родился в семье, относившейся к всадническому сословию. Элий Спартиан пишет, что он: "по словам одних, происходил от родителей, не занимавших высокого положения, а по словам других – от знатных родителей. Отцом его был Анний Фуск, матерью – Лампридия, дедом – попечитель Аквина; такова была семья, из которой он происходил, но и это теперь подвергается сомнению. Образование он получил посредственное, отличался свирепым нравом, несметными богатствами, был бережлив в домашнем быту необузданно предавался всяким страстям". "Песценний отличался полнотой, обладал красивой наружностью, волосы изящно зачёсывал назад. Голос у него был хриплый, но громкий настолько, что, когда он говорил на поле, его можно было слышать за милю, если этому не мешал ветер. Лицо у него было внушавшее уважение и всегда багровое, шея – до того чёрная, что, по словам очень многих, из-за этого он и получил прозвание "Нигер". Всё прочее тело было белое и скорее тучное. Он был жаден до вина, умерен в еде, а любовные утехи признавал единственно только для рождения детей". Военную карьеру Нигер начал в правление императора Марка Аврелия. Принимал участие в Маркоманских войнах (по дунайской границе), был назначен префектом вспомогательной когорты. В правление сына Марка Аврелия, Коммода, поднялся до должности военного трибуна. Будучи переведён в Дакию в должности претора, участвовал совместно с другим будущим римским императором Децимом Клодием Септимием Альбином в войне против сарматов. За успешное ведение боевых действий Коммод назначил Гая Песценния сенатором, тогда же Нигер приобрёл репутацию отличного военачальника. В 185 году н.э. он назначается наместником провинции Лугдунская Галлия (Gallia Lugdunensis). Ему поставлена задача подавить восстание, возглавляемое бывшим римским легионером (дезертиром) Матерном. Банда Матерна была разбита, однако антиримские выступления на этом не закончились, потому как помимо Матерна в Галлии набирало силу движение багаудов. Багауды (Bagaudae), отряды которых состояли из потерявших собственность местных жителей, рабов (а впоследствии и колонов), нападали на виллы крупных римских землевладельцев и плохо защищённые города. В некоторых районах Галлии багаудам удалось создать независимые общины, не подчиняющиеся власти Рима. Багауды сумели распространить своё влияние и на северо-восточную Испанию. В 285-286 годах н.э. избранные императорами вожди багаудов Аманд и Элиан могли собрать под своим началом целую армию. Восстание багаудов началось в 187 году н.э. при императоре Коммоде. Окончательно разгромлено в 454 году н.э. вестготами (когда испанские багауды были уничтожены Фридерихом, братом короля Теодориха II). Вскоре после победы над дезертирами Матерна Песценний Нигер становится консулом-суффектом, а вслед за этим он: "по приказанию Коммода был поставлен во главе сирийских войск, главным образом по ходатайству того атлета (Нарцисса), который впоследствии задушил Коммода, – так тогда делалось". Септимий Север называл его полезным для государства человеком: "В то время как Север управлял Лугдунской провинцией, Песценний был с ним в самых дружеских отношениях; ведь Нигер был послан для поиски дезертиров, которых тогда было очень много в Галлиях, где они производили грабежи. Прекрасным выполнением этого поручения он доставил большое удовольствие Северу, так что Септимий сообщал Коммоду о нём как о человеке, необходимом для государства". В делах воинских Нигер был военачальником суровым и требовательным: "Никогда воин, находившийся под его начальством, не вымогал у провинциалов ни дров, ни масла и не требовал услуг. В бытность военным трибуном он сам ничего не брал для себя у воинов и не позволял что-либо у них брать. Будучи уже императором, он приказал отрядам вспомогательных войск побить камнями двух трибунов, которые, как было установлено, получили взятку. Имеется письмо Севера, в котором он пишет Рагонию Цельзу, управлявшему Галлиями: "Достойно сожаления, что мы не можем подражать в военной дисциплине тому, кого мы победили на войне: твои воины бродяжничают, трибуны среди дня моются, вместо столовых у них трактиры, вместо спален – блудилища; пляшут, пьют, поют, мерой для пиров они называют пить без меры. Могло ли бы это быть, если бы в нас билась хоть одна жилка дисциплины наших предков? Итак, исправь прежде трибунов, а потом уже и воинов. Пока он будет тебя бояться, ты будешь держать его в руках. Но узнай, хотя бы на примере Нигра, что воин не может чувствовать страх, если военные трибуны и начальники сами не будут неподкупными. О нём же, когда он был ещё простым воином, Марк Антонин – Корнелию Бальбу: "Ты хвалишь мне Песценния, я с этим согласен; ведь и твой предшественник говорил, что Песценний деятелен, ведёт строгий образ жизни и уже тогда был выше, чем обыкновенный воин. Поэтому я отправил письмо, которое должно быть прочитано перед строем; в нём я отдал приказ поставить Песценния во главе трёхсот армян, ста сарматов и тысячи наших бойцов. Твоё дело объяснить, что этот человек не происками, что не соответствует нашим нравам, но доблестью дошёл до такого положения, которое дед мой Адриан и прадед Траян предоставляли только самым испытанным людям. О нём же – Коммод: "Я знаю Песценния как храброго человека; я дал ему уже два трибунства и скоро назначу военным начальником, когда Элий Кордуен по старости откажется от службы". Он держал воинов в большой строгости; когда пограничные воины в Египте стали требовать у него вина, он ответил: "У вас есть Нил, а вы просите вина", – и действительно вода в этой реке настолько вкусна, что местные жители не потребляют вина. Когда воины, побеждённые сарацинами, стали волноваться и говорили: "Мы не получаем вина, мы не можем сражаться", – он сказал им: "Стыдитесь, – те, кто побеждают вас, пьют воду". Когда жители Палестины просили облегчить им налоговое бремя на том основании, что оно было слишком тяжёлым, он ответил: "Вы хотите облегчить налоговое бремя, лежащее на ваших землях, а я хотел бы обложить ещё и ваш воздух". Песценний отличался такой строгостью, что, увидав во время похода, как какие-то воины пьют из серебряного кубка, приказал изъять из употребления на время похода всякое серебро, добавив, что следует пользоваться деревянными сосудами. Это вызвало со стороны воинов озлобление против него. Он говорил, что военный багаж может попасть в руки врагов; не надо давать возможность варварским народам чрезмерно хвастаться нашим серебром, потому что остальное не так обрадовало бы врагов. Он же приказал, чтобы во время похода никто не пил вина, чтобы все довольствовались винным уксусом. Он запретил во время похода следовать за войском пекарям и велел воинам и всем прочим довольствоваться солдатскими сухарями. За похищение одного петуха он приказал отрубить голову десятерым воинам одного манипула, которые ели вместе этого петуха, похищенного одним, и он привёл бы этот приказ в исполнение, если бы не просьба всего войска, которое угрожало чуть ли не мятежом. Пощадив осуждённых, он приказал, чтобы те десятеро, которые ели краденого петуха, заплатили провинциалу в десятикратном размере. Сверх того, он дал приказ, чтобы в течение всего этого похода никто из воинов этого манипула не разводил огня, никогда не ел свежесваренной пищи, питался бы хлебом и холодной едой, и назначил наблюдателей за выполнением этого приказа. Он же приказал, чтобы воины, отправляясь на войну, не носили в поясах золотых и серебряных денег, но сдавали их в казну, с тем чтобы после битв получить обратно то, то они сдали; при этом он добавил, что деньги эти будут выданы сполна их наследникам, детям и жёнам, кому полагается это наследство, для того, чтобы в случае, если судьба пошлёт какую-нибудь неудачу, ничего не перешло к врагам в виде добычи. Но всё это послужило ему во вред: до того дошла распущенность во времена Коммода . Словом, хотя в его время не было никого, кто казался бы более строгим полководцем, однако это повело скорее к его гибели... после его смерти, когда исчезла и зависть, и ненависть к нему, такие примеры были оценены по достоинству. Во всех походах он на виду у всех принимал солдатскую пищу перед палаткой и никогда не стремился прятаться под крышей от солнца или от дождей, если такой возможности не было у воинов. Наконец, на войне он отсчитывал на свою долю, на долю своих слуг и ближайших товарищей столько, сколько несли воины, нагружая, после объявления воинам подсчитанного количества, своих рабов продовольствием, чтобы они не шли налегке, а воины нагруженными и чтобы войско, глядя на это, не испытывало огорчения. Он поклялся на сходке, что как в прошлых походах, так и в будущих он вёл и будет вести себя не иначе, чем простой воин, имея перед глазами пример Мария и подобных ему полководцев. У него только и было разговору что о Ганнибале и других таких же полководцах. Когда он стал императором и кто-то захотел прочитать панегирик в его честь, Песценний сказал ему: "Напиши хвалебную речь в честь Мария, Ганнибала или любого превосходного полководца, который уже умер, и скажи, что он совершил, чтобы мы могли подражать ему. Ведь восхвалять живых – сущее издевательство, особенно – восхвалять императоров, от которых чего-то ожидают, которых боятся, которые своим покровительством могут помочь карьере, которые могут убить, могут конфисковать имущество". О себе он говорил, что он хочет, чтобы при жизни его любили, а после смерти восхваляли. Из государей он любил Августа, Веспасиана, Тита, Траяна, Пия, Марка, остальных же называл соломенными чучелами или ядовитыми змеями; из древней истории он больше всего любил Мария, Камилла, Квинкция и Марция Кориолана. На вопрос о том, что он думает о Сципионах, он, говорят, сказал, что они были скорее счастливыми, чем храбрыми; это доказывает их домашняя жизнь и годы их молодости, которые были у того и у другого, когда они жили дома, не очень блестящими". Удивительно, но, став императором, Нигер не торопился в Рим. Он был уверен, что: "его власть твёрдо упрочена и он будет править без пролития крови. Воодушевлённый этими надеждами, он стал менее заботиться о делах и, склонясь к изнеженности, предавался развлечениям вместе с антиохийцами, отдаваясь празднествам и зрелищам. Об отправлении в Рим, с чем следовало бы особенно спешить, он не думал . Хотя необходимо было как можно скорее появиться перед иллирийскими войсками и привлечь их к себе, опередив других, он даже не извещал их ни о чем, что делается, надеясь, что тамошние воины, если они когда-нибудь узнают об этом, согласятся с желанием римлян и мнением лагерей, расположенных на Востоке. В то время как он предавался таким мечтам и убаюкивал себя пустыми и неясными надеждами, о происшедшем начали приходить сообщения к паннонцам и иллирийцам и ко всему тамошнему войску, которое размещено по берегам Истра и Рейна и, удерживая живущих по ту сторону варваров, охраняет Римскую державу". Медлительностью Нигера удачно воспользовался другой полководец Империи – Септимий Север. Привлекая на свою сторону воинов, раздавая обещания и клятвы, он добился того, что легионы провозгласили его, в противовес Нигеру, императором. Геродиан: "Собрав отовсюду воинов и назвав себя Севером Пертинаксом, что, как он надеялся, было приятно не только иллирийцам, но и римскому народу ради памяти о Пертинаксе, он созвал их на равнину и, когда для него была воздвигнута трибуна, поднявшись на неё, сказал следующее: "Вашу верность и благочестие по отношению к богам, которыми вы клянетесь, ваше уважение к государям, которых вы почитаете, вы обнаружили тем, что негодуете на дерзостный поступок находящихся в Риме воинов, которые служат больше для торжественных шествий, нежели для проявления мужества. И мне, никогда раньше не имевшему в мыслях такой надежды (ведь вам известно моё повиновение по отношению к прежним государям), желательно теперь довести до конца и завершить то, что угодно вам, и не смотреть безучастно на повергнутую Римскую державу, которая прежде, до Марка, управлялась с соблюдением достоинства и казалась священной; когда же она досталась Коммоду, то хотя кое в чём он по молодости допускал оплошности, однако последние прикрывались его благородным происхождением и памятью отца; и его проступки вызывали больше сожаление, чем ненависть, так как большую часть того, что происходило, мы относили не к нему, а к окружавшим его льстецам, одновременно советчикам и слугам неподобающих дел. Когда же власть перешла к почтенному старцу, воспоминание о мужестве и порядочности которого еще прочно в наших душах, они этого не вынесли, но устранили такого мужа путём убийства. Некто, позорным образом купивший столь великую власть над землёй и морем, ненавидим, как вы слышите, народом и уже больше не внушает доверия тамошним воинам, которых он обманул. Их, если бы даже они, оставаясь преданными, стали ради него в строй, вы все вместе превосходите числом, а каждый в отдельности – храбростью; вы закалены упражнениями в военных делах и, всегда выстроенные против варваров, привыкли переносить всякие труды, презирать морозы и жару, ступать по замёрзшим рекам и пить выкапываемую, а не черпаемую из колодца воду. Вы закалились на охотах, и во всех отношениях у вас имеются благородные данные для проявления мужества, так что если бы даже кто-нибудь захотел противостать вам, он не мог бы сделать это. Проверка воинов – напряжение, а не роскошная жизнь; взращённые в ней и предаваясь попойкам, они не будут в состоянии вынести ваш крик, а не то что битву. Если же кто-нибудь относится с подозрением к тому, что происходит в Сирии, то он мог бы заключить о плохом состоянии и безнадежности тамошних дел из того, что те не осмелились выступить из своей страны и не решились задумать поход на Рим, охотно оставаясь там, и считают достижением для своей ещё не прочной власти один день роскошной жизни. Сирийцы обладают способностью остроумно, с шуткой насмехаться и особенно жители Антиохии, которые, как говорят, привержены к Нигеру; остальные же провинции и остальные города за неимением теперь того, кто будет достоин власти, за отсутствием того, кто будет властвовать, управляя мужественно и разумно, явно притворяются, что подчиняются ему. Если же они узнают, что иллирийские силы проголосовали единодушно, и услышат наше имя, которое для них не является безвестным и незначительным со времени нашего управления там в качестве наместника, будьте уверены, что они не будут обвинять меня в нерадивости и вялости и, значительно уступая вам в росте, выносливости в трудах и в рукопашном бою, предпочтут не испытать на себе вашу крепость и стойкость в бою. Итак, поспешим раньше занять Рим, где находится императорское жилище; двигаясь оттуда, мы без труда будем управлять остальным, доверяясь божественным прорицаниям и мужеству вашего оружия и ваших тел". После такой речи воины, славословя Севера и называя его Августом и Пертинаксом, выказывали всяческую готовность и рвение". Войну с Песценнием начал Север. Геродиан: "Нигер, получив совершенно неожиданное для него известие, что Север захватил Рим, что сенат провозгласил его императором и что Север ведёт против него всё пешее иллирийское войско и флот, впал в величайшее смятение; он начал рассылать наместникам провинций приказы охранять все подходы к стране и все гавани. К царям парфян, армян и атренов он отправил послов, прося их быть ему союзниками. Армянский царь ответил, что он не будет союзником ни того, ни другого – с него будет довольно охранять своё, так как Север уже приближается. Парфянский обещал приказать своим сатрапам собирать силы: это у них обычный способ собирать войско, когда возникает в нём нужда, так как наёмников и постоянной армии у них нет. Атрены же по приказанию тамошнего царя Барсемия вступили в союз и прислали ему лучников. Всё остальное войско Нигер собрал из находившихся поблизости военных лагерей. Очень многие граждане Антиохии, особенно юноши, по легкомыслию и из преданности Нигеру вступили в армию, поступая так скорее по неопытности, чем по зрелому размышлению". Часть своей армии Песценний направил во Фракию, к городу Перинфу. Там его легионы одержали победу над консулом-суффектом Луцием Фабием Цилоном, но дальше не продвинулись. Дион Кассий традиционно связывает это с неблагоприятными предзнаменованиями: "так, на военный штандарт уселся орёл и, несмотря на то, что его попытались прогнать, оставался на нём, пока его не изловили; а рой пчёл облепил своими сотами военные значки и в особенности его собственные изображения. По этим причинам он возвратился в Византий". В реальности же Нигер не сумел обеспечить войскам возможность дальнейшего наступления. Сам же Песценний занял Византий, сделав его своей ставкой. Важность этого города была в том, что Византий находился в самом узком месте Препонтиды и: "имел большие доходы от морских пошлин и рыбной ловли; владея обширной и богатой территорией, он получал выгоды от обеих стихий. Вот почему Нигер хотел заранее занять могущественный город, надеясь, главным образом, что сможет этим помешать переправе из Европы в Азию через пролив. Город был окружён мощной, очень высокой стеной, сделанной из мельничных четырёхгранных камней, так плотно скрепленных и соединенных между собой, что всякий счёл бы, что сооружение сделано из единой глыбы, а не составлено из разных частей. [...] Нигер считал, что он таким образом весьма предусмотрительно обезопасил себя". Проконсул провинции Азия Азеллий Эмилиан должен был защитить от легионов Севера побережье Мраморного моря. Септимий, узнав, что Византий занят Песценнием Нигером, направил армию под командованием Клавдия Кандида к Кизику, одновременно с этим осадив город. Эмилиан двинул войско навстречу Кандиду. В произошедшей битве армия Эмилиана была разбита, а проконсул убит. Геродиан: "Некоторые говорят, что дело Нигера погибло с самого начала из-за предательства Эмилиана. Называют две причины этого предательства. Одни говорят, что он злоумышлял против Нигера, завидуя ему и досадуя, что тот, его преемник по наместничеству в Сирии, теперь намеревается стать сильнее его, как государь и владыка. Другие утверждают, что Эмилиана толкнули на это решение его дети, которые прислали ему письмо и молили поступить так для их спасения. Север, найдя их в Риме, схватил и держал под стражей. Он весьма предусмотрительно воспользовался этой хитростью. Так же и у Коммода было обыкновение оставлять у себя детей наместников, посылаемых в провинцию, чтобы иметь залог их преданности и верности. Зная это, Север, как только был провозглашён императором (а Юлиан был ещё жив), тайно послав людей, позаботился о том, чтобы его собственные дети были выкрадены из Рима и не оставались во власти другого. Сам же он, как только вступил в Рим, схватил всех детей тех, кто был наместником или занимал какие-нибудь должности на Востоке и по всей Азии, и держал их при себе под стражей, чтобы наместники, желая спасти своих детей, покинули Нигера или, если уж они останутся ему верны, то прежде чем успеть причинить зло, пережили бы горе от потери своих детей". После поражения Эмилиана Песценний Нигер отступил в Малую Азию. Никомедийцы присоединились к Септимию. Геродиан: "Никейцы же из ненависти к никомедийцам придерживались противоположного образа мыслей: они были готовы принять войско Нигера и тех беглецов, которые добирались до них, а также войска, посланные Нигером для защиты Вифинии". Дион Кассий: "После этого в теснинах между Никеей и Киосом противники сошлись в большой битве, которая шла с переменным успехом. Одна часть войск сражалась на равнине в ближнем бою, другие, заняв высоты, бросали в противника сверху камни и копья, третьи, сев на корабли, обстреливали врагов из луков с озера. Сначала северианцы, предводительствуемые Кандидом, одерживали верх, так как вели бой с позиций, расположенных на высотах; но после того, как на поле битвы появился сам Нигер, положение в корне переменилось и победа склонилась на сторону войск Нигера. Тогда Кандид, схватив знаменосцев, повернул их лицом к неприятелю и обрушился с бранью на бегущих воинов; находившиеся рядом с ним бойцы, устыдившись, развернулись и вновь одолели противников, и они полностью перебили бы врагов, если бы город не находился рядом и не опустилась бы ночная тьма". Тем не менее, битва при Никее (конец 193 - начало 194 года н.э.) не принесла решительной победы Северу. Песценнию удалось увести большую часть армии за Таврские горы и заградить проходы в горах, лишая противника возможности его преследовать, однако войска Севера всё же прорвались на киликийскую равнину. Нигер бежал в Антиохию, где собрал новую армию из городской молодёжи. Победы Септимия способствовали отпадению азиатских провинций от Нигера. В феврале 194 года н.э. наместник Египта объявил о переходе на сторону Севера, ему последовал наместник Аравии Петрейской (Arabia Petraea) и некоторые сирийские города (Лаодикея, Тир и др.). Это резко уменьшало шансы Песценния на успешное завершение войны. Геродиан: "Оставшиеся в живых воины Нигера бежали и оттуда поспешно пробирались к теснинам Тавра, где, заградив укрепление, охраняли его. Сам Нигер, оставив достаточную, по его мнению, охрану укреплений, устремился в Антиохию, собирая войско и деньги. Войско Севера, пройдя Вифинию и Галатию, вторглось в Каппадокию, где задержалось для осады укреплений. Здесь его ждали немалые трудности, так как дорога была камениста, узка и потому трудно проходима, а осаждённые, стоявшие за зубцами стены, бросали на них сверху камни и отважно отбивались. Немногие воины легко удерживали большое войско. Одну сторону узкой тропы защищает очень высокая гора, а с другой стороны – глубокая пропасть, образованная стекающими с гор потоками. Вот это место и было укреплено Нигером со всех сторон, чтобы воспрепятствовать проходу войска. Так обстояли дела в Каппадокии. [...] армия Севера, обложив укрепление, осаждала его. Воины Севера очень пали духом и были в отчаянии вследствие прочности и неодолимости укреплений, защищённых к тому же горой и обрывом. Когда воины изнемогли, а их противники считали, что можно менее заботиться об охране, ночью внезапно хлынул сильнейший ливень с обильным снегом (ведь вся Каппадокия весьма холодная страна, а Тавр особенно). Итак, обрушился огромный, бурный поток, и поскольку на его привычном пути находилось укрепление, задерживавшее воду, то поток стал еще больше и мощнее; и вот тогда природа победила мастерство – стены не смогли устоять против напора, вода понемногу разрушила места скрепления камней и, наконец, фундамент, сделанный поспешно и без тщательности, не выдержал; поток, найдя дорогу, проложил себе путь. Когда стража, поставленная у укрепления, увидела это, то, испугавшись, что враги появятся сзади и окружат их – после того как прорвался поток, ничто уже не препятствовало этому, – убегает, бросив посты. Войско же Севера обрадовалось тому, что произошло, воспрянуло духом, словно направляемое божественным провидением; узнав, что стража бежала, оно легко и беспрепятственно перешло Тавр и вступило в Киликию". Узнав, что войска Севера вошли в Киликию, Нигер: "собрав большое, но непривычное к боям и трудам войско", – двинулся им навстречу. Он: "шёл быстрым маршем. Ведь множество людей и почти вся молодежь Антиохии с готовностью совершала поход и подвергалась опасностям ради Нигера. У этого войска не было недостатка в рвении, но оно очень уступало иллирийцам в опыте и силе". В этот момент Септимий Север заменяет командующего армией: вместо Клавдия Кандида военачальником становится старый друг императора, проконсул провинции Африка Публий Корнелий Ануллин. Противоборствующие войска сошлись у Иссы 31 марта 194 года н.э (там же, где в 333 году до н.э. персидский царь Дарий III Кодоман был разбит царём Македонии Александром). Геродиан: "Оба войска сошлись на очень открытой, продолговатой равнине у так называемого Исского залива, её окружает возвышенность наподобие амфитеатра, морской берег тянется очень далеко, словно природа создала это место для битвы. Говорят, что здесь Дарий вступил в последнюю величайшую битву с Александром, был побеждён и захвачен в плен, причём и тогда люди из северных областей победили восточных. Ещё и теперь остаётся трофей и знак той победы – город на холме по имени Александрия и медная статуя того, чьё имя носит это место. Случилось так, что не только в том же самом месте произошло столкновение между войсками Севера и Нигера, но и исход битвы был таким же. Вечером оба войска разбили лагеря друг против друга, и всю ночь те и другие бодрствовали в тревогах и страхе; с восходом солнца они двинулись друг на друга, ободряемые своими полководцами. Оба войска бросились в битву со всем пылом, как в решающий последний бой, где судьба должна определить, кому быть государем. Они так долго сражались и столько было убитых, что волны текущих по равнине рек несли в море больше крови, чем воды; наконец, восточные люди бежали; оттеснив их, иллирийцы одних сбрасывали в лежащее рядом море, а других, бежавших за холмы, преследовали и убивали, а вместе с ними и множество других людей, которые собрались из ближних городов и деревень поглядеть на происходящее с безопасного места. Нигер верхом на своём могучем коне убегает вместе с немногими и прибывает в Антиохию. Здесь он нашёл бегущий народ, который как-то уцелел, услышал в городе стоны и плач тех, кто оплакивал детей и братьев; впав в отчаяние, он сам бежал из Антиохии. Скрываясь в каком-то предместье, он был найден преследовавшими его всадниками, схвачен и обезглавлен. Так кончил жизнь Нигер, поплатившись за свою нерешительность и медлительность, человек, как говорят, во всем остальном неплохой и как правитель, и в частной жизни". Дион Кассий: "После этого величайшая битва произошла при Иссе, около так называемых Ворот. Войском Севера командовали Валериан и Ануллин, тогда как Нигер лично присутствовал в своих боевых порядках и выстраивал их к битве. Этот проход – "Киликийские ворота" – называется так из-за своей узости, ибо с одной его стороны вздымается высокая гора, а с другой – крутые обрывы тянутся до моря. Итак, Нигер расположил здесь свой лагерь на хорошо укреплённом холме и поставил впереди тяжеловооружённых пехотинцев, затем дротикометателей и метателей камней, а позади всех – стрелков из лука, с тем чтобы передние ряды, сражаясь врукопашную, могли сдерживать своих противников, в то время как остальные вели бы обстрел на расстоянии поверх их голов. Что касается его флангов, то слева он был защищён крутым обрывом, спускающимся к морю, а справа – непроходимым лесом. Таким вот образом выстроил он свою армию, а в тылу расположил обозы, с тем чтобы никто из его солдат не мог бежать, даже если бы захотел. Ануллин, видя это, поставил впереди тяжеловооружённые отряды, а позади них – все свои легковооружённые силы, чтобы те, стреляя поверх голов первых, издалека удерживали неприятелей, давая возможность стоявшим впереди в безопасности наступать вверх по склону; свою конницу под началом Валериана он послал в обход, приказав любым путём обойти лес и внезапно обрушиться на войска Нигера с тыла. Когда противники сошлись в рукопашной схватке, одна часть воинов Севера выставила свои щиты перед собой, а другая подняла над собой, образовав "черепаху", и таким образом они приблизились к врагу. Очень долгое время шла равная битва, но затем воины Нигера стали брать верх благодаря численному перевесу и характеру местности. И они бы добились полной победы, если бы вдруг на ясном небе не собрались густые тучи, не задул яростный ветер, за которым последовали мощные раскаты грома, молнии и ливень, ударивший им прямо в лицо; и в то время как войскам Севера, у которых всё это происходило за спиной, ничто не причиняло вреда, солдаты Нигера, видя это перед собой, пришли в сильное замешательство. Сама эта внезапно разразившаяся буря в одних вселила величайшую отвагу, как будто им на помощь пришло божество, а в других – страх, что боги обратились против них; одним это придало дополнительные силы, других поразило ужасом, несмотря на всю их мощь. И когда солдаты Нигера уже обратились в бегство, появился Валериан. Увидев его, они вновь обернулись лицом к противнику, но затем, когда Ануллин отбросил их назад, опять повернулись кругом; так, бросаясь то в одну, то в другую сторону, они метались в поисках места, где могли бы прорваться. Это обернулось самыми большими за всю войну потерями, ибо погибло двадцать тысяч солдат Нигера. И на это с очевидностью указывал сон жреца. Дело в том, что, когда Север был в Паннонии, жрец Юпитера увидел во сне, что какой-то чёрный человек ворвался в лагерь императора и погиб насильственной смертью; поэтому, истолковав имя Нигера, люди признали, что он-то и был этим чёрным человеком. После того как через некоторое время была взята Антиохия, Нигер бежал оттуда к Евфрату, рассчитывая найти убежище у варваров, но был схвачен преследователями и обезглавлен. Север приказал отослать его отрубленную голову в Византий и поднять на копье, чтобы византийцы, увидев её, приняли его сторону. После этого Север подверг карам сторонников Нигера". Элий Спартиан: "В то время как Север шёл на Восток, Песценний уже владел Грецией, Фракией и Македонией. Из-за тех, кого он убил, Север объявил его, а вместе с ним и Эмилиана, врагами. Затем его войска под начальством Эмилиана были побеждены полководцами Севера. [...] он, продолжая упорствовать, сразился вторично, был побеждён и под Кизиком, во время бегства, ранен у болота; в таком состоянии он был доставлен к Северу и тотчас же умер". Таким образом, древние авторы приводят разные версии гибели Песценния Нигера: по Геродиану, он был убит в предместьях Антиохии; по Диону Кассию - на берегу, при попытке переправиться через Евфрат; по Элию Спартиану – смерть его наступила в результате смертельного ранения на глазах у торжествующего соперника. Дион Кассий сообщает, что голова убитого императора на копье была отослана жителям Византия, Элий Спартиан пишет, что голова была насажена на копье и отправлена в Рим. Кроме того, победитель жестоко расправился с родственниками и сторонниками Нигера. Жена и сыновья (ранее взятые Септимием в заложники и отправленные позже в изгнание) были умерщвлены, имущество конфисковано, а весь род истреблён. Многие сенаторы были отправлены в изгнание на острова и лишены собственности, а те сенаторы: "которые воевали на стороне Нигра в звании военных начальников или трибунов", – убиты. Города и селения, поддерживавшие Песценния подверглись штрафам и иным притеснениям. У города Неаполь в Палестине Септимий отобрал право считаться городом, Антиохия лишилась многого за то, что антиохийцы издевались над ним, когда он был правителем на Востоки и за то, что поддерживали Нигера тогда, когда Песценний был уже побеждён. Позже, после уничтожения Клодия Альбина, Север, ожесточившись: "казнил неисчислимое количество сенаторов и получил от одних прозвание пунического Суллы, а от других – Мария". Пророчества о будущем правителе Римского государства были такими: "Прорицатель дельфийского Аполлона, спрошенный во время величайших волнений в государстве, когда стало известно, что имеются три императора – Септимий Север, Песценний Нигер и Клодий Альбин, — кому из них лучше всего управлять государством, говорят, изрек такой греческий стих: Лучший, кто смугл, африканец хорош, наихудший же белый. Это было понято так, что в этом прорицании смуглым назван Нигер, Север – африканцем, а белым – Альбин. Любопытство побудило задать и другой вопрос: кто завладеет государством. На это он ответил следующими стихами: Чёрного кровь существа и белого также прольётся, Власть над миром возьмёт пришлец из пунийского града. Также, когда был задан вопрос, кто ему наследует, он, говорят, ответил тоже греческим стихом: Тот, кому боги дадут Пия прозванье иметь. Это вообще не было понято до тех пор, пока Бассиан (Септимий Бассиан Каракалла, сын Септимия Севера. Официальное имя: Император Цезарь Марк Аврелий Север Антонин Август) не принял имя Антонина, в этом и заключался подлинный смысл слова "Пий". Также, когда спросили, сколько времени он будет императором, последовал ответ по-гречески: На двадцати кораблях он пройдёт Италийское море, Если только корабль море проедет один. Отсюда поняли, что Север пробудет императором двадцать лет". Геродиан характеризует Нигера как человека медлительного и нерешительного, однако в остальном неплохого как правителя, так и в частной жизни. Элий Спартиан говорит, что: "Все убеждены в том, что Нигер, если бы он завладел властью, исправил бы всё то, что не мог или не хотел поправить Север, и при этом без применения жестокости, а, наоборот, с мягкостью, но мягкостью военной, не дряблой, нелепой и смешной". В доме его на Юпитеровом поле в Риме имелась греческая эпиграмма, звучавшая на латыни так: Нигер перед вами стоит, Египта воинов ужас, Фивам союзник, – хотел век он вернуть золотой. Любят его и цари, и Рим золотой, и народы, Он Антонинам и всей Римской империи мил. Нигер имя ему, и черным он нами изваян, Облик его чтобы был, глыба, в согласьи с тобой. Элий Спартиан: "Эти стихи Север не пожелал стереть, хотя его уговаривали сделать это и префекты, и начальники дворцовых ведомств. Он говорил по этому поводу: "Если он был таким, то пусть все знают, какого мужа мы победили; если же он таким не был, то пусть все думают, что мы победили именно такого. Нет, пусть будет так, ибо он действительно был таким". Говорят, что Септимий Север предлагал Нигеру прощение и безопасное изгнание в том случае, если Песценний сложит оружие, но тот продолжал упорно держаться за власть, несмотря на все поражения. ПРИЛОЖЕНИЕ: 1. Луций Элий Аврелий Коммод (31.08.161 - 31.12.192 гг. н.э.) Император с 180 г. н.э. Официальное имя: Imperator Caesar Lucius Aelius Aurelius Commodus Augustus. Почётные титулы: Цезарь, Германский Величайший, Сарматский Величайший, Отец отечества, Благочестивый, Британский Величайший, Счастливый, Непобедимый римский Геркулес (Germanicus, Sarmaticus, Pater patriae, Pius, Britannicus, Felix, Hercules Romanus Invictus); Великий понтифик (Pontifex Maximus); получал титул императора 7 раз (Imperator VII); получал власть консула 7 раз (Consul VII); получал власть трибуна 18 раз (Tribuniciae potestatis XVIII). Задушен своим рабом - атлетом Нарциссом. 2. Публий Гельвий Пертинакс (01.08.126 - 28.03.193 гг. н.э.) Император с 01.01.193 г. н.э. Официальное имя: Imperator Caesar Publius Helvius Pertinax Augustus. Убит восставшими преторианцами. 3. Марк Дидий Сальвий Юлиан Север (30.01.133 - 01.06.193 гг. н.э.) Император с 28 марта 193 г. н.э. Официальное имя: Imperator Caesar Marcus Didius Severus Julianus Augustus. Убит солдатом после низложения по поручению сената. 4. Гай Песценний Нигер Юст (между 135 и 140 - октябрь 194 гг. н.э.) Император с апреля 193 г. н.э. Убит в бою. 5. Луций Септимий Север (11.04.146 - 04.02.211 гг. н.э.) Император с 14.04.193 г. н.э. Официальное имя: Imperator Caesar Lucius Septimius Severus Pertinax Augustus. Почётные титулы: Отец отечества, Благочестивый, Арабский, Адиабенский, Парфянский Величайший, Британский Величайший (Pater Patriae, Pius, Arabicus, Adiabenicus, Parthicus Maximus, Britannicus Maximus); Великий понтифик (Pontifex Maximus); получал титул императора 15 раз (Imperator XV); получал власть консула 2 раза (Consul II); получал власть трибуна 19 раз (Tribuniciae potestatis XIX); Divi Marci Pii filius; Divi Commodi Frater. Умер от обострившихся болезней в Эбораке, провинция Британия. ИСТОЧНИКИ: 1. Википедия 2. Геродиан. История императорской власти после Марка. Москва, РОССПЭН, 1996 3. Кассий Дион Коккейян. Римская история. Книги LXIV-LXXX. Нестор-История, Филологический факультет СПбГУ, 2011 4. Майкл Грант. Римские императоры. Биографический справочник правителей римской империи 31 г. до н.э. - 476 г. н.э. Москва, Издательство "Терра-Книжный клуб", 1998 5. Элий Лампридий. Коммод Антонин. Властелины Рима. Москва, Научно-издательский центр "ЛАДОМИР", АСТ, 1999 6. Элий Спартиан. Дидий Юлиан. Властелины Рима. Москва, Научно-издательский центр "ЛАДОМИР", АСТ, 1999 7. Элий Спартиан. Север. Властелины Рима. Москва, Научно-издательский центр "ЛАДОМИР", АСТ, 1999 8. Элий Спартиан. Песценний Нигер. Властелины Рима. Москва, Научно-издательский центр "ЛАДОМИР", АСТ, 1999 9. Юлий Капитолин. Гельвий Пертинакс. Властелины Рима. Москва, Научно-издательский центр "ЛАДОМИР", АСТ, 1999