К тому же прямо сейчас мое состояние улучшилось настолько, что я, похоже, могу не только шевелиться, а и решиться на большее. Куда большее. Например - сесть. Только не понимаю, зачем мне это нужно.

Лучше и дальше буду лежать и мечтать, чтобы невыносимая дурнота отступила далеко-далеко, а потом и вовсе ушла, попрощавшись навсегда.

Да, мне и правда лучше, веки поднялись без труда. Может и правда выздоравливаю?

А это что за шелест непонятный? И почему так странно открывается дверь медицинского блока, почти без скрипа, который я уже запомнила до последней нотки? Такое впечатление, что кто-то пытается проникнуть сюда украдкой.

Ширма резко ушла в сторону, и я с удивлением уставилась на необычно серьезно одетую Тину, - такое в повседневной жизни мы не носим, да и косметика парадная. Та, настороженно таращась в ответ, подчеркнуто-радостно воскликнула:

– Ли, мы думали, что ты тут при смерти лежишь, а ты вся такая розовая и красивая. Выздоровела?

– Кто бы меня тут держал здоровую?..

Ух ты, я, оказывается, умею говорить. Голос, конечно, так себе, но он все же не пропал.

– Тебе плохо?

– Нет, уже лучше, в обмороки почти не падаю. А кто тебя сюда пустил? И почему ты так интересно одета?

– А ты разве не знаешь?

– Что?

– Боже! Да ты же и правда ничего не знаешь!

– Что я не знаю?

– Ли, ты пропустила смотрины и даже не знаешь об этом! Фантастика!

– Какие смотрины? До смотрин еще целый месяц. Только не надо говорить, что я здесь провалялась тридцать дней.

– Внеочередные смотрины, мы сами в шоке.

– Это как?

В дверь трижды стукнули. Тина, побледнев, затравленно заметалась взглядом по сторонам, затем заскочила в крохотный санитарный блок и, уже закрываясь, умоляюще произнесла:

– Не выдавай и даже не смотри в мою сторону.

Три стука - наш традиционный сигнал, что воспитательницы рядом. Ну да, на высоких каблуках убежать отсюда она не успеет, медицина у нас располагается в неудобном тупичке длинного хорошо просматриваемого коридора. Могла бы разуться ради такого дела, тоже мне еще, прятаться вздумала. А вдруг кто-нибудь туда заглянет?

Дверь открылась и благодаря тому, что Тина не вернула ширму на место, я успела заметить, как заходят Ворона и директриса, причем знахарок с ними нет.

Что им вообще здесь понадобилось? И что я буду им отвечать, если спросят о потревоженной ширме? Ведь считается, что самостоятельно неспособна и пару шагов пройти.

От греха подальше прикрыла глаза, сделав вид, что в очередной раз провалилась в черноту забытья. Видеть теперь ничего не видела, зато слышала прекрасно. Даже тогда, при первых приступах, мне часто изменяло зрение, но слух если и отключался, то лишь на непродолжительные периоды.

Судя по шагам, обе приблизились к моему закутку, остановились рядом и молчат.

Первой заговорила Ворона.

– Элли спит.

– Она не спит, сном такое состояние называть нельзя, - возразила Селедка.
– Так Харита говорила.

Харита - одна из знахарок. Та, которая считается более опытной и сильной.

Только мне она абсолютно ничем не помогла, если не считать тех таблеток, после которых боль отступает, а дурнота становится терпимой.

– Я не верю этой шарлатанке, - возразила Ворона.
– Элли в таком состоянии уже третьи сутки, а она так и не сказала ничего определенного, только словами играет и все время пичкает ее разной химией.

– Она лучшая из всех наших знахарок.

– Это не значит, что она хорошая.

– Очевидно, этот случай не для нее. Но если состояние Элли не улучшится, мы найдем другой вариант.

– Какой?

– Не знаю, надо с Эсмеральдой обговаривать. Портос будет недоволен, если мы потеряем его девочку.

– Портосу она нужна так же сильно, как мертвяку пуля в голову.

– Это так, - согласилась директриса, тем самым вслух признав, что жених у меня проблемный.
– Но Элли, по сути, уже его собственность, пусть и неформально, но часть статуса. Только представь, что будет, если все вокруг начнут ему соболезновать по поводу гибели невесты, которая жила не в его доме, а оставалась в Цветнике? Двусмысленная ситуация, мы не имеем права такие допускать.

– Я бы на его месте хорошенечко подумала, прежде чем настолько затягивать церемонию бракосочетания. Такое уже ни в какие рамки приличий не укладывается, и это целиком его вина.

– Альбина, мы сейчас не о том говорим.

– Я лучше поговорю об Элли, чем о нашем позоре. Мы опозорились, как... Мы сильно опозорились, мы как последние дуры себя повели.

– Не груби мне.

– Простите, госпожа Флора, больше такое не повторится.

– Аля, брось такой тон, лучше уж груби - пусть тебе и не идет, но воспринимается куда лучше таких извинений. Не надо так остро реагировать, в истории Цветника бывали и куда более вопиющие случаи. Уж тебе ли не знать.