Наступил перелом в творческой судьбе Гумилева. «Я окончательно пошел в ход, — с восторгом сообщает он Брюсову 30 ноября 1908 года сразу после первого посещения „башни“, — приглашен в три альманаха: „Акрополь“ С. Маковского, о котором Вы, наверное, знаете, в „Семнадцать“ — альманах „Кошкодавов“ и в альманах Городецкого „Кружок молодых“. В каждом дал по циклу стихотворений и критика ко мне благосклонна. Пока обо мне писали в 6-ти изданиях и, кажется, напишут еще в трех. Но эти успехи заставляют меня относиться очень недоверчиво к себе. И я думаю отложить издание моих „Жемчугов“».

В декабре заведующим критико-библиографическим отделом газеты «Речь» стал публицист Л. Галич, высоко ценивший поэзию Анненского. Он тут же направил предложение о сотрудничестве автору «Тихих песен», и первое, что Иннокентий Федорович опубликовал в газете, была рецензия на книгу «Романтические цветы» Гумилева. Он похвалил сборник и подчеркнул: «…книжка отразила не только искание красоты, но и красоту исканий. Это много. И я рад, что романтические цветы — деланные, потому что поэзия живых… умерла давно».

Молодой задор, растущая уверенность в своих силах, в своем таланте заставляли Гумилева жадно интересоваться миром искусства. Кроме поэзии его влекла и живопись, и скульптура, и театр, хотя стихи для него оставались превыше всего.

Театральный сезон 1908/09 года в Петербурге был яркий. Восходила звезда новых режиссеров: В. Э. Мейерхольд поставил в Александрийском театре «Дон Жуана», а в Мариинском — «Тристана и Изольду». В зале на Троицкой шла пьеса Федора Сологуба «Ночные пляски» в постановке Н. Н. Евреинова. В спектакле было много музыки, балета, танцевальные номера были поручены известному артисту балета Михаилу Фокину. Двенадцать девушек-босоножек в газовых туниках исполняли танец-хоровод. Это были ученицы студии Евреинова: Ольга Высотская, Анночка Гейнц, Алиса Творогова и другие. Сергей Городецкий играл роль поэта.

На премьере присутствовали Блок, Сологуб, Мейерхольд, Михаил Кузмин, пришли Кардовский с женой, в первом ряду сидели Гумилев и Тэффи.

«Ночные пляски», встреченные ханжеским брюзжанием респектабельной прессы, прошли на сцене несколько раз.

1 января открылась выставка художников «Салон-1909», организованная Сергеем Маковским в бывшем Меньшиковском дворце. Сергей Константинович Маковский, великолепный знаток новой европейской и российской живописи, был поклонником группы «мира искусства». Его регулярно появлявшиеся статьи из цикла «Страницы художественной критики» пользовались серьезным успехом. Он был старше Гумилева на двенадцать лет, но во внешнем облике между ними было много общего. Оба носили короткую стрижку, оба очень заботились о своем костюме. Обоих считали эстетами. Встретившись на вернисаже, они оба быстро нашли тему, интересную и тому и другому.

Маковский посетовал, что прекратился журнал «Мир искусства», который был действительно первым художественным журналом в России. Очень нужно какое-то серьезное издание, которое делилось бы современными веяниями в искусстве. Гумилев добавил, что оно не должно быть чисто художественным, необходим большой литературный отдел, который, несомненно, привлечет публику.

Они пришли к общему мнению и остались довольны беседой. В следующую встречу Николай Степанович подарил Маковскому свои «Романтические цветы», получив от него второй томик «Страниц художественной критики». Гумилев восторженно отозвался о недавно напечатанных «Тихих песнях» Анненского. Выяснилось, что Маковский не догадался, кому принадлежит псевдоним, под которым они напечатаны: «Ник-То».

Вскоре произошло его знакомство с Анненским, и так решился вопрос о новом журнале, который получил название «Аполлон». Гумилев настолько увлекся идеей этого журнала, что Маковскому казалось: сама судьба послала ему такого помощника. Образовался кружок, впоследствии именуемый «Молодой редакцией». Душой его был Гумилев.

В начале января он поехал в Слепнево, предупредив тетушку телеграммой. На станции Подобино его ждали санки. Был морозный, солнечный день, снег сверкал и искрился. Бородатый кучер охотно рассказывал, что в этом году зайцев видимо-невидимо, все молодые яблони в саду погрызли.

В усадьбе гостя ждали его двоюродные племянницы — Оля и Маша. Обе они были чрезвычайно милы, в особенности старшая, Маша — высокая, тоненькая блондинка с тонкими чертами лица, скромная и женственная, с очаровательной улыбкой, — пленила Гумилева. От нее словно исходил свет идеальной чистоты.

По вечерам в гостиной он рассказывал девушкам о Париже, о высоких Кавказских горах и, конечно, о Греции, о Египте. Читал свои стихи. Больше всего им нравился «Жираф»:

Глаза Маши наполнялись слезами, когда он доходил до последней строфы:

Странная робость охватывала самого поэта, и он замолкал, сидя на полу перед топящейся печкой, помешивая угли кочергой. Красное пламя отражалось в его слегка раскосых глазах, и он походил на кочевника-монгола у одинокого костра в степи.