Шрифт:
— Ты правильно ему сказал, что ничего не знаешь… А не то затаскали бы! — усмехнулся Ко Сен До.
— Да уж хватил бы горюшка! Но я до конца на своем стоял: у нас, мол, и детей-то нет, которые в школу ходят. Ну, он меня и отпустил. А окажись в нашей семье хоть один школьник, не миновать беды!
Тю Тхэ Вон горько рассмеялся. Быль, рассказанная им, и смешна и печальна.
Многое пришлось претерпеть крестьянам от японских колонизаторов. К каким только злодействам и жестокостям не прибегали японские захватчики! Стараясь выслужиться перед своими хозяевами, не отставали от них и корейские полицейские. Порой им удавалось даже перещеголять японских самураев в своих зверствах. В холуйском рвении они на все были готовы. Особенно бесчинствовали они в таких глухих местностях, как Бэлмаыр. Слов не хватит, чтобы описать все, что они творили.
При японцах был здесь полицейским некий Ли Сун Са. Он был настолько свиреп и жесток, что все трепетали перед ним. Пользуясь неограниченными правами, он безжалостно притеснял крестьян, измывался над ними. После освобождения Кореи Ли Сун Са бежал на Юг; и, по слухам, до сих пор занимается там своим привычным палаческим делом.
Читателям следует теперь поближе познакомиться с Тю Тхэ Воном. Он был когда-то середняком. Несколько лет назад на него свалилась беда: пал рабочий вол. Но, как говорится, беда не приходит одна: в том же году у него умерла мать! Пришлось истратиться на поминки. И нужда заставила его продать землю.
Проклиная горькую судьбину, покинул Тю Тхэ Вон родной очаг и пошел странствовать по белому свету. И везде видел он одно и то же: всюду крестьянам жилось одинаково трудно.
Бродяжничество, известно, только портит человека. И Тю Тхэ Вон взял себя в руки — вернулся домой. Произошло это лет за пять, за шесть до освобождения Кореи.
Стал Тю Тхэ Вон арендовать землю. И, конечно, еле-еле сводил концы с концами. Только после земельной реформы получил он землю.
Тю Тхэ Вон — человек медлительный, неповоротливый. Частенько одолевала его лень. Найдет настроение — работает напористо, с азартом, с ловкой ухваткой. А потом остынет, и работа идет у него медленно, вяло. Односельчане считали его лентяем.
Был у него приятель, Ко Ин Хо: полная ему противоположность. Этот мог работать день и ночь!
Приятели любили подтрунивать друг над другом. Вот и сейчас, за свадебным столом, разгорелась у них словесная перепалка.
— Правду говорят, у лентяя от работы брюхо болит, а примется за кашу — каша горит, — усмехнулся Ко Ин Хо. — Эх, и любишь же ты на еду приналечь! А ты бы работал побольше, а ел поменьше!
— Ах, ты, медведь! Кто бы говорил, а ты помалкивал, — не остался в долгу Тю Тхэ Вон. — Тебя послушать, так на работе сдохнуть надо.
— А ты без труда норовишь прожить? Ну, значит, ты лодырь и есть! — не отставал Ко Ин Хо. — Люди в поте лица трудились, спину в три погибели гнули и то не могли есть досыта! А тебе бы работу полегче, а еду посытней. Умник какой нашелся!
— А ты как думаешь? Чтобы не надорваться на работе, мозгами шевелить надо. Помещики, вон, палец о палец не ударяли, а жили, как в раю.
— Вон ты куда загнул! Так то ж когда было? И на помещиков нам не к лицу оглядываться! По-моему, тот, кто не живет своим трудом, — плут и мошенник!
Кан Гюн решил, наконец, рассудить приятелей.
— Каждый из вас по-своему прав. Чем больше трудились рабочие и крестьяне при старом строе, тем выше были прибыли капиталистов и помещиков. Совсем не работать — умрешь с голоду, а работать, значит — обогащать тунеядцев. Вот и крутись тут, как знаешь! Нынче же у нас все поставлено по-новому. И тут прав Ко Ин Хо.
— Верно! — сказал председатель сельского народного комитета. — В старое время работали на помещика, а не на себя. Теперь — другое дело. А у нас еще и сейчас кое-кто по старинке работает. Не хотелось бы мне за глаза плохое о ком-нибудь говорить. Но вот возьмите вы Сен Ба Ви. В семье три хороших работника: отец да два сына. А работа у них не ладится! И пахоту и уборку они самыми последними кончают. Скажете, ленятся они? Нет. В работе отдыха не знают. Но не хватает им уменья. То, что нужно сегодня сделать, они откладывают на завтра, а то, что и завтра успелось бы, — норовят кончить сегодня. Все у них вкривь да вкось идет. А есть у нас и такие, которые умеют работать с задором, с толком, да только начинают порой лодыря гонять! По-моему, хорошо бы, — председатель усмехнулся и погладил бороду, — таким различным людям сложить свои трудовые качества вместе да поделить их пополам.
— Вот-вот! — подхватил Пак Чем Ди. — Так и надо сделать: сложить Тю Тхэ Вона и Ко Ин Хо вместе и разделить их пополам! Тогда им и спорить не придется о том, кто прав, а кто не прав!
Все громко расхохотались.
До освобождения Кореи Ко Ин Хо арендовал около семи тысяч пхёнов суходольного поля, которое обрабатывал вдвоем с женой. Когда наступала страда, он работал от зари до зари; можно сказать, жил в поле. Наспех позавтракав, чуть свет выходил на пашню, а следом за ним, держа на голове корытце с обедом, плелась жена с детьми. И они работали в поле дотемна.
О Ко Ин Хо говорили, что осенью, в горячую пору уборки, он ложился спать, не снимая обуви, чтобы не терять утром ни минуты времени и пораньше выйти на работу.
За эту вот трудовую ухватку Ко Ин Хо и прозвали Медведем. Впрочем, прозвище это имело и другое происхождение.
Случилось это несколько лет тому назад. За хутором Анколь, у подножья Соколиной скалы, в пещере была обнаружена медведица с медвежатами. Прослышав об этом, Ко Ин Хо решил в одиночку добыть медведя.
Дело было ранней осенью. Чтобы застать медведя в пещере, Ко Ин Хо отправился к скале на рассвете. За спиной у него висел мешок, в котором лежали большой топор и хорошо отточенный серп. Задумано было все ладно да складно: когда зверь будет выходить из пещеры, Ко Ин Хо могучим взмахом топора отрубит ему голову напрочь.