Попав в беду, Ко Се Бан попытался наняться к кому-нибудь в батраки, но в его услугах никто не нуждался: в эту пору мало кому требовалась рабочая сила.

Молодая жена и малолетние дети Ко Се Бана, опухшие от голода, уже несколько дней неподвижно лежали на кане [29] .

После долгих раздумий Ко Се Бан решил сходить к писарю Сону, который ведал в волостной управе выдачей карточек. Выслушав Ко Се Бана, Сон дал ему понять, что он мог бы, конечно, выдать карточки, но только в том случае, если Ко Се Бан оценит его, Сона, усердие…

Вернувшись из волости домой, Ко Се Бан захватил свинью, которую он держал про черный день, и отвел ее на рынок. Продав свинью, он купил на закуску мяса и водки для Сона. Получив взятку, Сон выдал, наконец, Ко Се Бану карточки. Как бедняга обрадовался тому, что он сможет принести в дом хоть немного риса!

Но когда он явился на продовольственный пункт, сын Сон Чхам Бона вытаращил на него глаза.

— Ну, люди, видать, совсем потеряли совесть! Ты ж арендуешь землю да еще батрачишь. Что у тебя, денег нет? За каким чортом ты сюда пришел? Ступай, ступай отсюда, нет тебе никаких продуктов!

Ко Се Бан опешил от неожиданности. Несчастье свалилось на него как снег на голову. Он понял, что пайка ему не видать, и, понурив голову, отправился домой…

А как уговаривала его жена не продавать свинью… Ведь это было все, что у них оставалось. Последняя их надежда, последнее подспорье. Жена заботливо выхаживала свинью: если бы они получили от свиньи поросят, то смогли бы продержаться некоторое время и без карточек…

Но этот проклятый писарь Сон спутал все карты! Придя от него, Ко Се Бан начал с жаром убеждать жену, что свинью необходимо продать. Можно ли думать о будущем, если они вот-вот умрут с голоду!..

Жена возражала Ко Се Бану, но он стоял на своем. И ей пришлось уступить мужу, уверявшему ее, что уж кто-кто, а он-то сумеет добыть карточки, и тогда они будут обеспечены.

И вот — ни свиньи, ни продуктов…

Ко Се Бан побежал к писарю и рассказал ему о случившемся. Писарь только руками развел: что же он может сделать, если Ко Се Бану отказали на продовольственном пункте? Куда только девалась самонадеянность писаря Сона, его похвальба и уверения, что он-де все может, что все зависит только от него! Видно, эту самонадеянность следовало подогреть новыми подношениями, да денег у Ко Се Бана больше не было.

Отчаяние охватило Ко Се Бана.

С каким лицом он придет домой, что скажет жене? Если бы на деньги, истраченные на угощение писаря, он купил крупы, это хоть немного поддержало бы семью. Дома жена и дети ждут его с продуктами… Ему живо представилось, как жена утешает плачущего голодного ребенка, с каким нетерпением поглядывает она на дверь…

И гнев переполнил его сердце. Всю эту сволочь, всех этих Сонов надо уничтожить, стереть с лица земли! Кто, как не Сон и ему подобные, виноват в несчастьях Ко Се Бана?! Он сжал кулаки; на глазах у него выступили слезы. Это были не рабские слезы обиды — протест и возмущение горели в его глазах.

Незаметно зашло солнце. Из горных ущелий выползли сумерки.

Ко Се Бан шел, ничего не видя перед собой, шел в каком-то исступлении, и слезы все текли и текли по его щекам. Он чувствовал себя глубоко виноватым перед своей семьей.

Вдруг он остановился, и на лице его появилось выражение решимости. Нет, ему нельзя прийти домой с пустыми руками! Грош цена человеку, который не в силах прокормить свою жену и детей! Что толку из того, что он вернется домой?.. Нет выхода бедняку в этом мире вопиющей несправедливости!

Ко Се Бан круто свернул в сторону и через мост, что находился к югу от рынка, направился к сопке, у подножия которой сверкал, словно зеркало, большой пруд. На берегу пруда одиноко стояла старая развесистая ива… Здесь, у этой ивы, проходили обычно гулянья; в день майского праздника Дано [30] под деревом собирались юноши и девушки; привязав к иве качели, они с веселым смехом и песнями качались на них. Посещал иногда это место и Сон Чхам Бон с уездными чиновниками, приезжавшими в волость по служебным делам. Они устраивали здесь пикники и целыми днями предавались разнузданному, пьяному разгулу.

Ко Се Бан в молодости тоже приходил сюда со своими сверстниками; ах, как это весело было — взлетать на качелях под самые облака!..

Ко Се Бан взобрался на дерево; привязал один конец своего пояса к суку, к которому прежде привязывались качели, и, сделав из другого конца петлю, накинул ее на шею.

Труп Ко Се Бана, качавшийся на иве, обнаружили лишь на следующий день.

Ранним утром Кэгутянь пришла на пруд полоскать белье. Сначала она ничего не заметила — старуха торопилась, боясь, как бы кто не застал ее у пруда: стирать белье здесь запрещалось. Случайно взглянув на иву, Кэгутянь увидела, что на дереве висит какой-то человек… Она поднялась и с мокрым бельем в руках подошла поближе…