— Как бы я ни хотела запереть тебя в кладовке и слушать, как ты будешь стучать в двери, хотя тебя никто не услышит, мне действительно нужно спать здесь сегодня ночью. Так что я просто найду свой служебный пропуск, и ты можешь уходить.

— Что случилось с башней?

Почему он так переживает?

— Поппи сдала ее кому-то другому.

— Твоя лучшая подруга выселила тебя?

— Боже, нет. Она никогда на этом не настаивала. Я просто переехала в другую комнату. Экономия на масштабе.

— Экономия — это правильно, — пробормотал он. — У меня гардеробная больше, чем это помещение.

Иззи натянуто улыбнулась:

— Ты всегда так любезен?

На его шее проступили красные пятна — от волнения, — и такое проявление застенчивости смутило ее.

— Просто… эта комната не подходит для жилья.

— Ничего не подходит, как ты видишь.

Гарри окинул взглядом очень небольшое расстояние от левой стены кладовки до правой, включая жалкую постель и кучу вещей.

— Поэтому ты уволилась из компании?

От его огромной фигуры, диссонирующей с крошечной комнатой, мужского аромата, заполнившего каждый уголок, сексуального акцента и, возможно, нескольких быстро выпитых бокалов шампанского у Иззи перехватило дыхание. Но не настолько, чтобы она не смогла возразить его монументальному самолюбию.

— Мир не вращается вокруг тебя, Гарри Митчелл, как бы удивительно это ни было.

— И ты решила жить так, потому что…

— Потому что я аккуратно обращаюсь с деньгами. — О, какая ложь. — И потому что Поппи легче сдать в аренду самую лучшую комнату, чем эту.

А ни в коем случае не из-за того, что, несмотря на высокие заработки за последние несколько лет, ей очень мало удалось отложить на черный день, который сейчас наступил. Что она немного слетела с катушек и растранжирила первые реальные деньги, которые появились в ее распоряжении, а затем глупо привыкла к этому образу жизни. Стала зависимой от него. Поэтому кучи барахла, лежащие вокруг них и захламлявшие пространство, состояли из очень качественных и дорогих вещей… Но все равно это были кучи барахла…

У Иззи всегда был диссонанс между тем, чего она хотела, и тем, что жизнь ей дала. Единственная девочка на детской площадке со столичными амбициями.

Многие люди назовут это неприятием действительности.

Встав позади нее, Гарри прислонился к стене, пока Иззи искала служебный пропуск. Его не было в куче вещей, которые она бросила наспех на стол. В тот день она была в жакете.

Ее жакет… Где жакет, который она надевала в среду?

Иззи повернулась к двери и практически врезалась в Гарри:

— Извини.

Гарри выпрямился, и она протиснулась мимо него, прижимаясь икрами к кровати, а грудью к его дорогому расстегнутому пальто. Его губы скривились немного, когда он вытянулся, чтобы пропустить ее, и вежливо сосредоточил взгляд на какой-то точке в противоположном конце небольшой комнаты. Иззи порылась в одежде, висящей за дверью, через которую они только что вошли, наконец нашла укороченный джерсовый жакет, который был на ней в среду, и отстегнула бейдж, все еще приколотый к лацкану.

— Вот, держи. — Она прижала пропуск к груди Гарри, когда снова протискивалась мимо.

Его пальцы автоматически попытались схватить карточку, прежде чем Иззи отпустила ее, но вместо пластика он поймал ее руку и прижал к своей мощной груди.

Иззи замерла. Тепло просочилось сквозь его хлопчатобумажную рубашку и обожгло ее кожу.

— Серьезно, — настаивал Гарри, когда Иззи подняла на него глаза, — измени решение.

Его голос прозвучал низко и хрипло, и акцент показался ей особенно восхитительным.

— «Серьезно», — передразнила она. — Я не меняю своих решений.

— Никогда?

— Никогда.

— Даже плохих?

— Особенно плохих. К ним нельзя возвращаться, только идти вперед. — И она знала это по собственному опыту.

Иззи взглянула в его бездонные глаза, и с ее губ сорвались слова, удивившие своей откровенностью:

— Эта работа убивала меня. Давно пора было уйти. Независимо от всего остального.

— Но ты занималась этим всего несколько лет.

— Дело не в скуке. Дело — во мне! — в работе.