— Ну что ты так безобразничаешь? Лева приедет, ему на тебя жаловаться будут. Стыдно ведь!

Кот на такие слова вздохнет, отвернется и станет смотреть на облака. Философ…

Я так подробно описываю незамысловатую и чистую жизнь Марьи Ивановны, чтобы пояснить, как сложно ей было пережить и осмыслить целую череду страшных и загадочных событий, свалившихся на ее голову. Она стала не только свидетельницей этих событий, но и непосредственной их участницей. С Марьи Ивановны все и началось.

Пятница, вторая половина дня. Настырный Федор уже три раза наведывался с вопросом — топить ли печи в банном доме или погодить? И все три раза Марья Ивановна неизменно отвечала:

— Как только Левушка или кто-нибудь из гостей приедет, тут же и топи.

— Так ведь не успеет истинный жар к сроку!

— А если они сегодня вообще не приедут?

— Лев Леонидович твердо сказали — будем. И чтоб все было в аккурате.

И так этот Федор надоел, что в шесть вечера Марья Ивановна не выдержала:

— Топи! Если не приедет Левушка, то устроим всему поселку банный день!

Федор и затопил. Левушкин джип подъехал к банному дому, когда было уже совсем темно. С любимым племянником прибыла, как всегда, его секретарша Инна, особа вздорная и прилипчивая, как банный лист, и какой-то незнакомый мужчина. В темноте Марья Ивановна его плохо рассмотрела. Запомнила только, что он был странно одет. Понятное дело — лето, жарко, но ты подбери себе такую одежду, чтобы она на исподнее не была похожа. Нельзя же перед людьми появляться в белых кальсонах! Хотя черт их сейчас разберет, если у дам белый бюстгальтер с панталонами называется вечерним костюмом. Право слово, замухрышку эту Инку именно в таком наряде и видела.

— Левушка, что ж ты так поздно? — запричитала Марья Ивановна, целуя племянника.

— Работа, теть Маш.

— Я уже спать нацелилась.

— А ты ложись. Еще Костик приедет с женой, а больше никого не будет.

— Какой Костик?

— Ты что — Константина Лифшица не помнишь? У него жена — Лидия. Ты с ней еще про Пикассо спорила.

Мария Ивановна помнила Левушкиного сотрудника — рыжего и ражего Константина по прозвищу Фальстаф. А Лидия запала ей в память вовсе не из-за Пикассо, а из-за текилы, до которой томная дама была большой охотницей.

— Кому где стелить?

— Если надо будет, мы сами на втором этаже постелим. Но думаю, мы тебя не потревожим. Останемся все в бане ночевать. Места хватит.

— Так мне запирать дверь?

— Как хочешь. По-моему гроза начинается, — добавил Левушка, оглядывая небо.

На этом и расстались. Марья Ивановна со спокойной совестью улеглась в кровать. Это одно название — «баня», а на самом деле — моющий комбинат, каприз миллионера с сауной, парилкой, небольшим бассейном и двумя спальнями. Соседствующий с баней дом, в котором летом жила тетка то ли сторожихой, то ли домоправительницей, был куда скромнее.

Марья Ивановна уже не слышала, когда приехала Костикова машина. Пенсионерка спала и видела сны. Рядом, уютно выпростав морду из-под одеяла, почивал Ворсик. Марья Ивановна легла на первом этаже в спальне, которая формально принадлежала племяннику, но он почти никогда в ней ночевал. Вообще Левушка редко наведывался в свое загородное жилье, всего третий раз за лето прикатил. И в отпуск сюда не приедет. Понесет его нечистая в какие-то Канары.

Широкая итальянская кровать была очень удобной. Отличная придумка человечества — противорадикулитный матрас, так тебя всю объемлет, словно на воде спишь. Спальня была нарядно обставлена, и шторы, и вазы, и трехстворчатое трюмо все покупалось в дорогих магазинах. Импорт, одно слово, вот только была электропроводка своя, отечественная, а потому барахлила. Выключатель в спальне жил своей собственной жизнью. Щелкнешь кнопкой, а свет не зажжется. Потом подумает и спустя час вдруг и сработает, люстра вспыхнет, как иллюминация. Потом также по своему разумению без всякого чужого вмешательства свет погаснет. Давно починить пора, да все как-то не собрались.

Первый раз Марью Ивановну разбудила гроза. Молнии за окном так и полыхали, дождь лил ливмя. Она закрыла окно, задвинула шторы. Проделывая эти нехитрые действа, она с раздражением думала, что второй раз вряд ли так легко заснет. Помнится, она решила принять снотворное, которое лежало в ящике в трюмо. Вот тогда она машинально и щелкнула выключателем. Свет, естественно, не загорелся, Марья Ивановна выругалась в сердцах и без всякого снотворного легла в постель.

И как отрубило. Она и не слышала, как отгремел последний гром, гроза ушла за Калугу. А под монотонный сон дождя спится, как в детстве.

Второй раз в эту проклятую ночь она проснулась от яркого света. Все пять итальянских плафонов вспыхнули разом, саморегулирующий выключатель опять сработал в удобное для него время. Но не о выключателе подумала Марья Ивановна, открыв глаза. К своему ужасу она увидела склоненную над ней фигуру в плаще… а может не в плаще, а в балахоне или в блестящем черном дождевике рукава раструбом. На голове — шляпа — черная, широкополая. Видение продолжалось миг, ну разве что чуть-чуть побольше — раз, два, три… и свет опять погас. Дождевик и шляпу Марья Ивановна заметила боковым зрением, а четко она успела рассмотреть только руку с зажатым в ней пистолетом. Рука выпросталась из дождевика, запястье было крепким, пистолет — блестящим, лакированным, как рояль.