Многие из заключенных работали на дорогах под усиленной охраной за пределами лагеря. Другие были в мастерских, на строительстве новых казарм или в офисах. Старые и больные пользовались преимуществом солнечного света, только этот дар природы был по-прежнему доступен для них. Они сидели, прислонившись к стенам зданий, или медленно прогуливались. Очевидно, им было запрещено говорить. Во всяком случае, они этого не делали. Они тупо смотрели на Ланни, и ему было стыдно встретить их взгляд. К счастью, он не имел знакомых среди красных и розовых Баварии, так что он не получил душевные раны.

Заключенные представляли серое и угнетающее зрелище. У них были стриженые головы. Они носили одежду, в которой были арестованы. Для некоторых это случилось месяц назад, для многих почти год, и, несомненно, они спали в своей одежде в эти почти зимние ночи. Интеллектуалы Баварии, очевидно, не любили спорт на открытом воздухе. Некоторые были тощими и сутулыми, другие с брюшком и дряблыми. У многих были седые волосы, и, возможно, они приходились дедами своим охранникам, но это не принималось к рассмотрению. Плохое здоровье и депрессия были написаны на лицах всех. Они не знали, за что они находились здесь, и как долго здесь останутся. Это те, кто был когда-то свободными людьми, свободными мыслителями, лучшими интеллектуалами своей земли. Они мечтали о счастливом и более упорядоченном мире, и это было наказание, установленное за их преступление. «У нас не оздоровительный курорт», — заметил комендант.

Ланни продолжал идти, пока было на что смотреть: шестьдесят пять спальных комнат, несколько столовых, десяток мастерских, а также различные надворные постройки. Везде он смотрел на лица, высматривая брата своего зятя или мужа Труди Шульц. Он не увидел никого. И после того, как он прошёл всю территорию, которую ему показали, он решился на вопрос: «У вас есть евреи?»

«О, да», — ответил хозяин, — «около сорока, но мы держим их отдельно из уважения к остальным».

— Я полагаю, они работают?

— Вы можете быть уверены, что они работают хорошо и тяжело.

— Мог ли я их увидеть?

— Это, осмелюсь доложить, противоречит правилам.

Человек больше не предлагал свои услуги. И Ланни, задав столько вопросов, на сколько осмелился, разрешил довести себя обратно к своей машине. «Я благодарю вас, герр комендант», — сказал он. — «Теперь я могу рассказать журналистам, что я не видел ни избитых или окровавленных заключенных, ни проволочных кнутов или резиновых шлангов для избиения».

«Вы могли смотреть и дальше и не видеть», — заметил грубый нацист. Замечание имело более чем одно толкование, и Ланни подумал: «Может быть, он, как я, и предпочитает не лгать, если он может помочь!»

Сыщик любитель поехал обратно в город, думая, как Фредди сможет выстоять это. А Фредди сам думал, хватит ли ему необходимой смелости и духовных ресурсов?

Ланни, имея богатое воображение, задавал себе те же вопросы. Он жил в этих грязных и убогих сараях и чувствовал на спине удары тех кнутов, которых он не видел.

А затем его деятельный ум стал разрабатывать план. Он навестит грубого нацистского коменданта и пригласит его посмотреть выставку, а после этого повезёт его в своём автомобиле. А когда они будут загородом, Ланни обратится к нему следующим образом:

«Господин комендант, один из евреев, которым вы даёте много тяжелой работы, случился стать почти моим родственником. Он безвредный молодой человек, и если я возьму его к себе в дом во Франции, он будет рад играть на кларнете весь остаток своей жизни, никогда не делая никакого вреда вашему славному движению. Случилось, что я только что продал несколько картин и имею наличные деньги в банке Мюнхена. Предположим, я заплачу вам, скажем, двадцать пять тысяч марок, в любой форме и любым способом, какой вы укажете. А вы, в свою очередь, найдете способ, чтобы я забрал его в свою машину и вывез в горы через австрийскую границу. Будет ли мое предложение хорошим заработком за одну ночь?»

Ланни придумал несколько результатов этого плана. Он знал, что нацистская машина была пронизана коррупцией. Йоханнес Робин рассказал много историй о чисто арийских деловых людях, которые получали то, что хотели, с помощью таких старых методов. С другой стороны, именно этот парень может быть искренним фанатиком. Их было невозможно выявить. Ланни был уверен, что, если бы Хьюго Бэр был комендантом лагеря, он взял бы деньги. С другой стороны, Генрих Юнг, вероятно, сообщил о нём мрачному гестапо.

А что будет потом? Вряд ли они осмелятся сделать хуже, чем сопроводить его к границе, как люди генералиссимуса Бальбо сделали с ним в Риме около десяти лет назад. Но здесь было то, что привело Ланни в замешательство. Если комендант был действительно настоящим нацистом, он может вернуться в свой лагерь и сделать невозможным для Ланни подкупить любого слабака среди его людей. Для этого есть простой способ. Избить Фредди Робина до смерти и кремировать его тело.

«Я должен придумать что-нибудь получше», — сказал повзрослевший плейбой.