Она, робко взирая на стоящего перед ней великана, тихо откликнулась:

— Миоара…

— Миоара из Пояны, — добавил Матей, и в его зеленых глазах Мога прочитал большую радость, и радость эта словно была связана с тем, что Миоара именно из Пояны, а не из другого села… Миоара из его Пояны… Мога положил руку на плечо сына и растроганно спросил:

— Вы куда-то собрались?

— У нас билеты в кино, — отважилась ответить Миоара вместо Матея. Она поверила в теплоту голоса Моги и решилась сказать откровенно. Сын вопросительно глянул на отца: не рассердится ли он, что на этот раз они не смогут побыть с ним?

— Ладно, — улыбнулся Мога. Ему понравились смелость девушки и смущение сына. — Я скоро приеду опять, тогда и поговорим. А сейчас у меня тоже дела.

Он проводил их до угла и долго смотрел им вслед. Двадцать пять лет назад он был таким же пареньком, как Матей, и была и у него девушка с голубыми глазами. Девушка из Пояны.

Мога смотрел, как сын бережно вел Миоару под руку по улице, освещенной ярко, как в праздник.

Это был их праздник.

Перед Могой бурлила широкая улица, подобная горному потоку, по волнам которого кто-то разбросал множество красных маков — светящиеся фары автомашин, возникающие из ночи и исчезающие в ней… Весь город казался ему теперь еще красивее и волновал сильнее, чем обычно. Каждый раз, приезжая в столицу, Мога вечно куда-то спешил и, в сущности, всегда смотрел на город из окна мчащейся машины. Теперь что-то держало его на месте, он всматривался в парней и девушек, весело идущих ему навстречу и обходящих его парочками и группами, — он невольно искал среди них сына и его подружку.

Несмотря на холод, Мога чувствовал на лице теплое дыхание, — может быть, тепло исходило от освещенных окон высоких зданий или от ярких гирлянд, развешанных в парке… А может быть, это тепло излучала окружающая его молодость. Наверное, она же украшала и город.

Он пошел не спеша, словно прогуливаясь, обратно к зданию министерства, где его ждал с машиной Горе. В его глазах отражались огни города, он внимательно всматривался в лица прохожих, словно искал знакомых. Перед газетным киоском Мога заметил двоих мужчин. Один из них, в шляпе, держал в руках газету и, показывая ее своему спутнику, что-то говорил. Хоть он и стоял спиной, Моге показалось, что где-то видел этого человека. Короткие жесты рукой, сдвинутая на затылок шляпа смутно напоминали ему кого-то, с кем уже встречался.

Но пока Мога дошел до киоска, эти двое успели удалиться, так что распознать их он не успел. Мога тоже купил несколько газет — в дневной суете так и не удосужился просмотреть ни одной, — сунул их в карман и пошел дальше. В какой-то миг он почувствовал, как что-то мешает ему идти. «Ну, конечно, этот пакет с закусками!» — вспомнил он и поднял пакет вверх, словно взвешивая на руке. Несколько секунд глядел на него, не зная, что с ним делать дальше. Пожалел, что встреча с сыном длилась всего несколько минут и он не успел сказать ему ничего из того, что собирался. И к этому сожалению опять прибавились заботы сегодняшнего дня, и сомнения, и думы, которые он должен был везти с собой в Стэнкуцу.

Горе увидел Могу, идущего не спеша, против обыкновения бесцельно прогуливающегося по заполненному людьми тротуару. Что это ему вздумалось прогуливаться? До сих пор, как только кончалось заседание и Мога выходил из учреждения, где ему приходилось решать те или иные вопросы, он спешил к машине и тут же приказывал шоферу: «Гони домой, Горе». А теперь Мога остановился на углу, словно не зная, куда бы еще пойти. Потом вернулся к киоску, накупил целую кипу газет и рассовал их по карманам. «Зачем они ему, — думал Горе, — когда и дома, и в правлении его ждут те же самые газеты?» Ведь председатель не любил читать в дороге, да и не было возможности, потому что, как только они выезжали за город, Мога пересаживался к баранке и до самого дома не выпускал ее из рук.

Горе и сам недавно купил в том же киоске вечернюю газету. Он снова развернул ее, — может быть, пропустил какое-нибудь важное сообщение… Но не успел пробежать глазами первую полосу, как Мога открыл дверцу машины. Горе сложил газету и вынул из кармана ключ зажигания с брелоком, на котором была изображена улыбающаяся белокурая красавица.

— Поехали, Максим Дмитриевич? — спросил Горе.

— Потерпи немного, ладно? Я чертовски устал! — Мога опустился на сиденье и положил целлофановый пакет между собой и шофером.

— Ладно, — согласился Горе и снова развернул газету, искоса поглядывая на Могу. Трудно было понять, что означает это его «ладно»: ладно — он потерпит или ладно — что Мога устал.

С полузакрытыми глазами Мога пробормотал:

— Ну, если ты говоришь, что ладно…

— Было бы по-моему… Да в газете пишется другое, — сказал Горе, располагаясь к разговору; каждый раз, когда Мога садился в машину после нескольких часов отсутствия, между ними завязывался оживленный разговор, особенно когда Мога возвращался с какой-нибудь интересной новостью. По обрывкам фраз, по знакомым, но сказанным как-то по-особенному словам Горе, как опытный шифровальщик, восстанавливал события, догадывался, где побывал Мога, какие вопросы решались, к каким пришли результатам. — По бюллетеню ГАИ, опубликованному в газете, вчера в столице произошло пять несчастных случаев. Разбилась одна новенькая «Волга», потерпели аварию грузовик и два «Москвича», и один мотоциклист отправился в рай без путевки… А у вас какие новости? — спросил Горе и, видя, что Мога молчит, стал крутить на пальце ключ.

— В газете не написано? — глухо спросил Мога, словно сквозь дремоту.

«Другими словами — оставь меня в покое! Хоро-шо-о-о!» — подумал шофер, внимательно рассматривая председателя своими маленькими бегающими глазками.

Сразу по приезде в Кишинев, ранним утром Мога отправился в Министерство пищевой промышленности. Затем Горе подбросил его в Центральный Комитет партии, оттуда в Министерство сельского хозяйства, а после обеда снова отвез его в первое министерство, где Мога пробыл до вечера. На всех этих визитах лежал покров какой-то таинственности, любопытство шофера подверглось тяжкому испытанию.