– И пообщаться не с кем. Ведь самое большое одиночество оно же толпе!
– нелогично, и не стыкуясь с ранее сказанным, опять процитировала она где-то вычитанную фразу.

– Одинокие мы с тобой, - закачала головой, изображая печаль и отчаяние, - как два тополя на Плющихе.

– Ну, уж ты одинокая, - фыркнула в ответ Яся, - Дюша, вон чего стоит. Лейтман, как кот на колбасу, на тебя таращится. Хочешь, еще троих назову, кто по тебе сохнет?

Тома не захотела. Вместо этого поправила съехавшую бретельку купальника, побарабанила ногами о полотенце, посмотрела с признательностью на Ясю и сменила тему:

– Хорошо хоть ты передумала и согласилась со мной поехать, а не осталась скучать в Ленинграде.

Она благодарно погладила по руке расслаблено лежащую Ясю.

– Без тебя я и вовсе тут умерла бы со скуки.

– Ну что, опять по кукурузе?
– заметив идущего вдоль моря мальчишку с сумками в руках предложила Тома.

– Ты еще трубочки со сгущенкой предложи, - строптиво отказалась Яся.
– Я уже объелась и этой кукурузой и этими трубочками.

– А пирожки мама запретила покупать, - с сожалением сказала Тома.

– И что тогда?
– лениво откинулась на песок Яся.
– Семечки опробуем?

– Что ты! Нельзя! Только с рынка, которые пожарили дома, можно! Мама строго-настрого запретила покупать. Ей соседка по секрету сказала, что среди продавцов есть бабка, которая болеет туберкулезом. Причем в открытой форме. Так эта бабка, ты не проверишь, она пожарит семечки, а потом плюет в них.

Яся вздрогнула и с опасением посмотрела на подсолнечную лузгу густо усеявшую все, не занятое подстилками, пространство.

– Ну, тогда в тир?

Яся отрицательно качнула головой.

– Ты мне еще музей предложи.

– Зачем нам музей, - перелегла на другой бок Тома, - нам музей не надо. Там сумрачно, безлюдно и пыльно. А давай на качели?

Яся отрицательно качнула головой:

– Ты видела какие они высокие и как высоко подлетают? Меня и на море то укачивает. Я, как с такой высоты падать начну, и вовсе умру. Покричу для порядка и умру.

Тома, стараясь не смотреть на огромную, каплевидную, недовольно ворочающуюся старуху, разлегшуюся прямо рядом с ними, тоскующе перевела взгляд на набережную:

– Куда пойти? Везде же уже гуляли. Хорошо осталась всего неделя и ту-ту паровоз, не стучите колеса. И поедем в Ленинград, как я рада, как я рад...

– Где вы рыцари? Где вы приморские мачо? Неужели вы не видите, что здесь покинутые девы отдыхают от любви?
– внезапно продекламировала Тома.

– Это еще какая-такая любовь?
– недоуменно оглянулась на нее Яся.
– И кто это тебя покинул? Антон что ли? Так вроде и не брал пока. Ты же к нему и подойти боишься, - насмешливо фыркнула.
– А я еще тут с какого боку?

– Никто меня не покидал, - дернула плечом Тома.
– И ты тут ни при чем. Это английская поэзия, высокий стиль, Конгрив, понимать надо. А что к Антону не подхожу... Ну, так-то Антон...

– А с мальчиками тебе тоже уже пора начинать знакомиться, - как будто бы это не она боится подойти к Антону, сказала Тома.
– И совсем не для того, чтобы играть с ними в шахматы, - съехидничала, тая в уголках глаз усмешку.

– Да ладно, какие мальчики, когда рядом ты. Они, как только нас увидят, только на тебя ведь и смотрят, сразу понимая, кто у нас принцесса - привычно парировала Яся.
– А шахматы мои никто и не замечает. Хоть им об лоб ими стучи.

– Послушай, - перевернулась на живот Яся, - а вот если бы была такая возможность, кого бы ты хотела видеть сейчас рядом с нами, Антона или Дюшу?

– Ты же знаешь, - стряхивая прилипший песок с живота, помедлив ответила Тома, - я же в Антона в пятом классе влюбилась. Он для меня с тех пор как греческий бог, недостижимый, недоступный и прекрасный. И даже когда он стал комсомольским секретарем, ни капельки его за это не разлюбила. Даже наоборот. Раз его выбрали, одного на всю школу, значит получается и другие поняли, что он лучше всех. Правда ведь? А вот если бы он внезапно тут вдруг появился... Я бы наверное... только на него и смотрела...

– Смотрела бы как юный Аполлон выходит из моря, капельки блестят на его коже, а мускулы перекатываются под кожей?
– насмешливо фыркнула Яся.
– И целовала песок, по которому он ходил? Не стоит впадать в религиозный экстаз, он того не стоит.

– Почему?
– удивилась Тома.

– Потому, что он карьерист!
– припечатала Яся.

Тома пораженно уставилась на подругу:

– С чего ты взяла?

– Они все, комсомольские вожаки, карьеристы, - твердо сказала Яся.
– Вот пробьется по своей комсомольско-партийной линии, заматереет, и заведет на работе, как твой дядя, любовницу...