После создания в октябре 1949 года Китайской Народной Республики для «британского влияния» начались первые осложнения.

Как показали дальнейшие события, «мирное освобождение» проходило отнюдь не гладко. Играя на исконных противоречиях между китайцами и тибетцами, между далай-ламой и панчен-ламой, империалистическая агентура была заинтересована обострить обстановку в Тибете, этом сердце Азии. В среде реакционного духовенства и феодалов не раз вспыхивали мятежи против новой администрации, составлялись различного рода петиции об отделении и тому подобное. Все это, однако, на первых порах не получало поддержки местного населения, поскольку соглашение от 23 мая 1951 года, предусматривающее тибетскую автономию, по крайней мере на словах, учитывало традиции и социально-экономические особенности древней страны. В соглашении прямо говорилось о том, что центральные власти не будут изменять политическую систему Тибета и с уважением отнесутся к религиозным верованиям и обычаям тибетцев. Постепенно шовинистическая политика пекинского руководства, которое для достижения своих великоханьских целей не гнушалось идти даже на союз с феодальной реакцией, начала вызывать общее недовольство.

На первых порах китайское присутствие почти не ощущалось в стране. Только в Лхасе, где по-прежнему пышно справлялись ламаистские праздники, началась медленная замена местной администрации эмиссарами из Пекина. Традиция амбаней вылилась в новые формы. Началась прокладка стратегических дорог, стали создаваться коммуны с обязательной выплавкой железа в допотопных печах. Особенно удивительным показался тибетцам такой перл «большого скачка», как поголовное уничтожение воробьев. Эта кампания, ставшая ныне хрестоматийным примером для преподавателей экологии, тибетцами воспринималась как вопиющее нарушение заветов Будды. Потом стали закрывать монастыри, что тоже затронуло каждую без исключения семью. Наконец, под предлогом повышения культурного уровня около двадцати тысяч детей насильственно вывезли во внутренние районы Китая. Тогда восстало все население районов Амдо и Кама. Завязалась настоящая партизанская война. Только ценой кровопролитных боев с применением авиации и танков Пекину удалось подавить сопротивление тибетцев.

В своей книге «Всадники Кама» французский этнограф М. Пейсэль приводит поразительный факт: «Будучи, по нашим понятиям, людьми совершенно несведущими в политике, руководители „кхампа“, оказывается, читали и переводили Карла Маркса и Сунь Ятсена. Они с трудом сдерживались при виде злоупотреблений со стороны религиозных властей и презирали коррумпированную, лебезящую перед китайцами дворцовую камарилью далай-ламы. „Кхампа“ подняли восстание не против коммунистической идеологии, а против пекинских эмиссаров и коллаборационистов».

Если добавить к этому, что за всю историю Кам не покорялся ни одному иностранному завоевателю, то становится понятным, почему Пекин был вынужден держать в Тибете 300-тысячную армию. Пресловутая «культурная революция» до крайности обострила положение. Взрыв произошел в тот момент, когда начались столкновения между армией, осуществлявшей всю полноту власти, и прибывшими из Пекина отрядами хунвэйбинов.

— Мы с изумлением смотрели на невиданное зрелище: китайцы убивали китайцев, — рассказал впоследствии один из беженцев. — Но солдаты взяли верх.

Победили, впрочем, не солдаты. После инцидента командующий китайской армией в Лхасе был отозван в Пекин, и хунвэйбины, решив, что «идеи Мао Цзэдуна» одержали решительную победу, учинили в городе безобразный погром. Они крушили алтари, ломали древние статуи, жгли священные тексты. В храмах устраивались дикие сцены, с прохожих прямо на улице срывались национальные одежды. Особым постановлением населению было вменено в обязанность облачаться в синие тужурки.

Именно тогда сделалась повсеместной война, которая, то вспыхивая, то затухая, велась уже свыше десяти лет. К восставшим племенам «кхампа» присоединились даже те, кто все это время держался в стороне. Гнев гордого свободолюбивого народа хлынул через край.

Тибет всегда был закрытой страной. Исключение делалось лишь для паломников, которые устремлялись со всей срединной Азии на поклонение лхасским святыням. Ныне занавес молчания наглухо опустился над покоренной силой оружия, но не смирившейся с унижением высокогорной страной. И все же беженцы говорили о нападениях на обозы, о перестрелках на перевалах, о комендантском часе, который вводится в мятежных селениях.

Исход из Тибета можно разделить на три стадии. Массовым он сделался в шестидесятые годы, когда из Китая были переселены тысячи колонистов. Местные крестьяне, не понимая скоропалительных нововведений, вынуждены были оставить свои поля. Через короткое время страна, которая всегда обеспечивала себя продуктами питания, впервые испытала ужасы всеобщего голода. Это была вторая стадия, самая страшная.

Волна за волной уходили крестьяне по заповедным надоблачным тропам. После подавления Кама в лагеря беженцев стали прибывать обросшие, измученные мужчины в изодранной защитной униформе без знаков различия и эмблем. Привыкшие к снегам и разреженному воздуху высокогорья, они болели и задыхались в горячих и влажных низинах. Таков был наполненный молчаливым гневом финал.

— Красный Крест постарался забыть о нашем существовании, — с горечью говорил один из беженцев. — С тех пор как западные дипломаты зачастили в Пекин, мы перестали получать даже медикаменты. Китай протестует, когда нас называют беженцами. Мы никто.

На галечном берегу неистово грохочущей реки мы оставили наш безотказный джип, чтобы подняться в горы, где в узкой выгнутой седловине приютилась тибетская деревушка. Зеленое небо горело предзакатным пронзительным светом, в котором сочнее видятся краски, рельефнее — предметы. В центре большого кукурузного поля белел монастырь. Страшный череп с трезубцем на темени охранял уединенную обитель от духов зла. Мелодично позвякивало при каждом обороте трехметровое колесо с молитвами, которое денно и нощно крутил слабоумный немой калека с блаженной улыбкой на черном от загара лице. Вокруг, осененные тенью банановых опахал, были разбросаны каменные хижины. В подсыхающей луже плескались утята. Овцы на горном откосе пощипывали волокнистые корешки. Наверное, обитатели этого мирного поселка старались наладить свою жизнь так, чтобы она почти не отличалась от той, прежней. Чисто внешне все выглядело так же, как там, за перевалами Трансгималаев.