Конан поднял кубок, вырезанный из цельного куска горного хрусталя, и пил

долго. Затем отстранил его и посмотрел через богато заставленный стол на раджу,

который чувственно развалился на шелковом пуфике. Они находились одни в

комнате, если не считать большого, немого чернокожего, который был одет только

в набедренную повязку и стоял прямо за Константинусом, сжимая в руках

широкий меч, почти такой же длины, как и он сам.

— Итак, Конан, — сказал раджа, бездумно играя большим сапфиром на

своем пальце, — разве я не принял учтиво тебя и твоих людей? Даже сейчас они

объедаются такой пищей и напитками, о которых раньше даже не имели ни

малейшего представления. Отдыхают на шелковых подушках, им играют

музыканты, для них изгибаются танцовщицы, словно нимфы — все для их

удовольствия. Я даже не отобрал их оружие, а ты ешь со мной отдельно. И все же,

я вижу подозрение в твоих глазах.

Конан указал на свой меч, который лежал на полированной скамейке.

— Я не отложил бы меча, если бы я не верил. Что же до них, то лучше не

шутить. Ведь они, как медведи во дворце. Если бы вы попытались разоружить их,

то их пьяная одержимость превратилась бы в ярость, а топоры покрылись бы

кровью. То, что вы видите в моих глазах, было не подозрением, а лишь

удивлением. Когда-то мальчиком из западной части Киммерии я восхищался

Венариумом, затем не мог оторвать глаз от Бельверуса. Потом, когда, будучи

молодым человеком, вторгся на Аквилонские территории, то считал Танасул,

Амилиус, Кастри и Тарантию величайшими городами на земле. Когда я стал

взрослым мужчиной, память о них побледнела при виде Аграпура. А теперь

5

Аграпур кажется мне едва ли не селом, когда я смотрю на позолоченные шпили и

башни Зандрагора.

Константин кивнул с легким оттенком горечи в его глазах.

— Да, это империя, за которую стоило бороться, и я когда-то мечтал о

власти, простиравшейся от моря до моря, но расскажи и ты мне об Аквилонии и

Туране. Много времени прошло с тех пор, как я отправился на восток. В те дни

иранистанские варвары перешли границы Турана, а до Аграпура дошли вести о

странных и страшных людях.

— Гирканцы! — вскричал Конан, чье лицо дико вспыхнуло. — Туран много

лет ведет с ними войну. С лучшим или худшим результатом. Но уже в течение

некоторого времени, однако, ни одна из сторон не смогла заполучить явное

преимущество. Затем, около четырех лет, длился относительный мир. Затем

Аграпура вновь достигли вести о концентрации гирканской армии. И они пришли,

как ветер смерти, словно стая саранчи. Впереди шла мощная армия, а туранцы

постоянно отступали. Когда они дошли до моря, им некуда было бежать. Перед

ними было море, на юге болота реки Акрим, а позади горы и гирканская армия.

Оказавшись в ловушке, они повернули назад, и две армии встретились в долине

Дагона. Клянусь богами, мечи сыграли там прекрасную музыку. Вороны наелись

до-отвала, а топоры покрылись красной кровью. Они напали на нас, как черная

волна, и как волна, разбивающаяся о скалы, так и они разбились о стены

туранских щитов.

— Ты был там?! — воскликнул Константинус.

— Да! Знай, что я принимал участие во многих сражениях против гирканцев.

И теперь, когда донеслись слухи о надвигающейся войне, я снова записался в

армию Турана. Конан стукнул кулаком по столу, и его свирепые глаза вспыхнули.

— Я отплыл с легионом наемников, которые пришли, чтобы помочь Аграпуру и

уже никогда не возвратились в свои земли. В далеких восточных пустынях Турана

рассеяны теперь их кости, и кости тех, кто никогда не покорился перед Тураном,

но пошел войной на своих цивилизованных родственников. Мы сражались весь

день, пока туранцы не сломались. Клянусь Кромом! Мой меч был покрыт кровью,

и я сам с трудом мог поднять руку! Из пяти сотен моих бойцов выжило едва ли

пятьдесят! После этой войны туранцы были вынуждены уйти из своих восточных

владений. Но, несмотря на это поражение, в их руках оставался форт Гори,

который является неприступной крепостью. В ней и нашли приют оставшиеся в

живых солдаты, которым удалось перейти через горы. Форт мог защитить себя в