Кира со свойственной ей энергией засобиралась в путь. На вопрос французского консула о цели ее поездки во Францию ответила: «Дети — Монсеррат и Хорхе — нуждаются в моей помощи. В годы войны они очень страдали, особенно сын, пробывший в немецком концлагере четыре года». На вопрос об источнике доходов ответила: «Имею состояние на Кубе». Чтобы обновить свой кубинский паспорт, Каридад добилась приема у посла и очаровала его своими манерами, светскостью, знанием закулисных сторон жизни в Гаване, подробно поведала о родственных связях с состоятельными людьми на острове.

В начале октября 1945 года Кира обменялась прощальными письмами с сыном, а 24-го числа того же месяца в нью-йоркском порту поднялась на борт парохода «Санта-Паула». Через две недели он пришвартуется в Гавре…

Резидент мог вздохнуть спокойно. Импровизации Каридад его вконец измотали…

А в это время продолжал свои изыскания Баэса. Он догадывался, что подготовкой «эскапады» Меркадера руководил «по должности» Иван Александрович Кумарьян, третий за короткое время советский резидент в Мехико, сменивший Каспарова, которого буквально выжили из страны серией грубых демонстративных провокаций. (И. А. Кумарьян родился в 1909 году в селе Чурус Карской губернии (ныне Турция). Участвовал в гражданской войне в Испании, сначала в качестве переводчика, затем — начальника штаба авиаподразделения республиканской армии. В органах госбезопасности — с 1943 года.) Кумарьян, однако, не давал повода заподозрить его. Он не изматывал ребят из «наружки» многочасовыми прогулками по' городу, был «предсказуем», встречи проводил только со знакомыми полиции людьми, находящимися в контакте с совпосольством, имена которых были на слуху (проскакивали в прессе как «красные пособники Кремля»). Все тихо, без погонь и перестрелок. Но Баэса подозревал, что в тихом омуте…

В январе 1948 года Баэса решил познакомиться с русским дипломатом. Может быть, и для того, чтобы добавить еще один живописный эпизод в свою книгу. Предлог нашелся: советское посольство продавало «бьюик» вызывающе алой окраски, купленный еще Тарасовым. Мексиканец подъехал к зданию на Такубайя на служебном рыдване, явно демонстрируя, что новое авто ему и в самом деле необходимо. О цене не сговорились, но Баэса познакомился с Кумарьяном: контактным, заводным, с харизмой «восточного» человека (в его жилах текла армянская кровь).

Потом мексиканец часто навещал Кумарьяна, чтобы разрядиться, отдохнуть душой. Баэса говорил нередко о вещах интересных. Например, об Агустине Дарке и о Рамоне Меркадере. О Каридад и ее похождениях в Мехико. Так, по его словам, испанка некоторое время проживала в семье Сарабиа и очень доверяла ей, хотя один из ее членов — Антонио — работал на ФБР.

Это был цепкий агент, аполитичный, беспринципный, готовый на все, чтобы продвинуться по службе. Американцев он не любил и часто сетовал, что приходится работать на невежественных гринго, которые днями просиживали в барах, зная, Что за них надрываются мексиканские детективы — эти наемные пеоны сыска, — а потом шлют победные реляции в Вашингтон. Особенно хорошо оплачивалась ими информация о «русском присутствии». Сарабиа не вдавался в подробности, но с гордостью говорил, что «неплохо заработал на разоблаченных русских». В числе других он называл имя Каридад.

«Каким-то образом она узнала о нависшей опасности, — жаловался Сарабиа, — и исчезла из Мехико. Кто-то предупредил, и она сменила декорации…»

Кумарьян надеялся на политическое решение проблемы с Троллем, прежде всего на амнистию президента Алемана, и в этом направлении вел хитроумный зондаж. Хотел действовать наверняка. Но, судя по всему, президент не собирался ссориться с влиятельными последователями и поклонниками Троцкого в США и по всему миру. Поэтому одновременно отрабатывался и самый тривиальный вариант — подкуп тюремной администрации. Один из чиновников по переписке проходил как Пекарь. Правда, после бегства из тюрьмы двух заключенных его возможности пошли на убыль. Ожидалось, что его вот-вот снимут с должности.

Не сидел сложа руки и сам Меркадер. Он установил дружеские отношения с секретарем-делопроизводителем тюрьмы. По мнению Рамона, его можно было использовать для организации побега. Но тот поставил условие: бежать вместе и прямиком… в Советский Союз. Этого секретаря советская резидентура раньше изучала и не могла с уверенностью сказать, что же это за человек, каков он на самом деле. Такое бывает. Полная непроницаемость. Поэтому Меркадеру через Купера строго указали: ни в какие переговоры с ним не вступать. Впоследствии выяснилось, что это предостережение пришло вовремя…

Между тем обстановка вокруг советского посольства все больше накалялась. Антисоветская кампания достигла апогея. Практически все связи наших дипломатов в средствах массовой информации подверглись обвинениям в подрывной деятельности.

В сентябре 1946 года газета «Новедадес» назвала Ганса Майера, долгое время работавшего в Мексиканско-Советском институте культурных связей, «способным шпионом ГПУ, пользующимся полным доверием Берия». В качестве опасных агентов СССР, оперирующих в Мексике, упоминали Лео Цукермана, Оскара Данцигера, Елену Гомес Васкес, Эдуарда Вейсблата, Маргариту Нелькен, Федора Драгутина и других. В серии явно инспирированных американцами статей некий Карл Рифнер навесил ярлык «агентов Москвы» на многих политэмигрантов, особенно испанцев, которые, дескать, в массовом порядке забрасывались в Мексику с целью ее дестабилизации.

«Эксельсиор» изо дня в день печатала отрывки «из пасквиля Троцкого на товарища Сталина» (выражение из посольского обзора печати). В «Новедадес» публиковались откровения перебежчика Виктора Кравченко, а чуть позже — антисоветские статьи бывшего пресс-атташе Кубы в СССР Миралеса (за которые его поколотили оболганные испанские эмигранты). В газете «Омбре либре» броско подавались отрывки из книги «Ночь осталась позади» Яна Валтина, «пострадавшего от советского и гитлеровского тоталитарных режимов». Газета «Уль-тимас нотисиас» отличилась статьей «Институт общественного мнения Мексики — центр коммунистического шпионажа». Во всех грехах обвинялся директор института Ласло Радвани — венгерский еврей, марксист, талантливый экономист, муж немецкой писательницы Анны Зегерс. Сообщалось, что он шпионил на ГПУ с 30-х годов, а в Мехико продолжил сие неблаговидное занятие, вовлекая в эту деятельность «своих помощников» — писателя Людвига Ренна и известного коминтер-новского кадра Витторио Видали.