Дон-бас-с-с… Дон-дон-бас-с-с! – звучит колокол. Из него выломали язык, его утопили в Северском Донце (по Геродоту – в Сиргисе), но над терриконами и перелесками, над Донецком и Енакиево, над разрушенными домами и полыхающими пожарами плывет неумолчный голос Новороссии.
«Повествование в рассказах» Бориса Евсеева, вызванное к жизни путешествием писателя по родным ему краям в апреле 2016 года, носит подзаголовок «Страсти по Донбассу». «Страсти» звучат как Пассионы Баха, тромбон смешного музыканта Кити обращается в ангельскую трубу, возрождается и звучит легендарная скифская арфа, перебиваемая голосами множества людей, птиц и рептилий, – вся эта волшебная музыка слышна в новой книге Евсеева.
Страсти по Донбассу
Среди низости и безумия, среди мировых мусорных куч, на краю бьющейся в судорогах Европы островок чистоты и пригожества – Донбасс.
Понимаю: скользящий взгляд путешественника цепляет часто лишь внешнюю сторону. Понимаю: так вот сразу – судить нельзя. Однако изменить впечатлений о Донбассе сегодняшнем – не могу.
Оно и понятно. Впечатление – не мысль, которую можно вывернуть наизнанку, как медицинскую перчаточку, набив ее под завязку мелким колющим сором, лжищей и вывертами, чтобы потом эту перчаточку-мысль и сыпанувший из нее сор накрыть водонепроницаемым колпаком, объявив любую кривду решенным делом и бесспорным фактом.
Ну а впечатления, они на то и даются, чтобы врезаться намертво, врезаться так, чтобы никогда не изгладились из памяти, не изменились до неузнаваемости люди и лица, химеры и тени, повстречавшиеся мне весной шестнадцатого года в Донбассе.
Они и сейчас рядом со мной:
• мальчик, несущий перед собой наколотого на тончайшую щепку темно-лилового червя, и бровью не ведущий на близкие и далекие разрывы, знать не желающий ни сверстников, ни военных, ни надоевших взрослых;
• гуттаперчевая улыбка столетней бабы Люни, ласково зовущей миномет, ведущий ответный огонь близ аэропорта имени Сергея Прокофьева, «Василек» и «Вась-Вась Иваныч»;
• ополченец-интеллигент в очках, сперва выкладывающий на крышу старенькой «Таврии» автомат Калашникова и лишь потом застенчиво выставляющий из машины ногу в лаковом концертном полуботинке фирмы IMAC;
• дробно ухающий смех речного филина над местами боев под Мариуполем;
• желто-коричневый, с голубоватым отливом, до оторопи живой полоз, мелькнувший у обгорелого кургана близ Ясиноватой…
И, конечно же, сопровождавшая всех этих людей, рептилий, птиц хоровая и симфоническая музыка: от Баховских «Страстей по Матфею» до сжатых Пассионов, проще говоря, кратких ораторий собственного сочинения – этаких своеобразных «Страстей по Донбассу», – сопутствовавших мне во время всей поездки, возникавших подспудно, звучавших постоянно…
Все это трудно переврать, нельзя перекроить и выбросить из головы невозможно.
Донбасс нашего времени, как та громадная «коза» (так зовут здесь вагонетку со снятыми задними и передними бортами, предназначенную для доставки шахтеров по наклонным выработкам), – Донбасс со всем своим скарбом, коногонками, тормозками снова и снова врезается на полном ходу в мою жизнь.
О, Донбасс! О, наивный и светлый!
Угольная земля, угольный воздух – и этим углем добела очищенные, часто сверкающие небывалой цельностью и чистотой людские судьбы…
Донбасс нашего времени – спокоен и тверд. Воля к новой жизни наполняет его реки, холмы, терриконы, озера.
Могут ли напор и воля перетекать в ландшафты, передаваться природе края? Могут ли страсть и слово овеществиться: стать переулками, домами, бесстрашными поступками, новыми лугами, посевами?
Здесь, в этих местах, – могут.
Дорога. Мертвый енот, надкушенная брюква
– Шевелись, мимоезжие! Очередь ждать не будет! Давай, давай, себе помогай! Ну, чего рты раззявили? Паспорта достали, вещи выложили! Моя б воля, я б вас!..
Крик низенького горластого пассажира, мячиком катавшегося туда-сюда вдоль очереди на КПП «Успенка», пассажира, на которого все смотрели как на последнего имбецила, а он себя, видимо, считал высшим судьей над пограничными законами и правилами, еще долго стоял в ушах.
Но только лишь расстелилась перед нами дорога – стали замирать возня и крики, стали нарастать в ушах новые звуки, новые слова, новый далекий гул…
Что нынешний, шестнадцатый год – високосный и для жизни людей опасный, вспомнил я только на территории непризнанной республики, уже пройдя паспортный и пограничный контроль. Обернувшись, посмотрел на железный купол, которым был накрыт погранпункт: он весь был истыкан мелкими рваными дырьями.
Почти все крупные дыры и проломы, как нам позже объяснили, давно залатали, мелкие – остались…
Машина наша все еще стояла в очереди на выезд.
Я снова вернулся под купол и задрал голову вверх – стало видно изодранное в клочки небо. Да и сам купол – высокий, изящно выгнутый – в тот миг тоже показался небом.
Такое вот «небо» в дырьях…
Отрываешь глаза от неба – и сразу пограничники, таможенники, жучки и жучилы, продавцы и водители фур…
Форма российских погранцов и таможенников, с которыми только что расстались, с иголочки. А вот погранцы и таможенники ДНР одеты разномастно: кто в камуфляже, кто в джинсах и ветровках, один в смешной, серо-бархатной, сильно вытертой жилетке.
Почти у всех дээнэровцев на плечах и под мышками – «весла»: так здесь зовут полноценные автоматы со всем полагающимся снаряжением. «Укоротов» – короткоствольных автоматов – тут не признают.
У таможенников – специальные зеркала на черных курьих ножках. Лезут ими во все потаенные места.