— Когда видишь запуск ракеты по телевидению, то удивляешься тому, что ракета поднимается медленно. Убыстренная съёмка, что ли?

— Она действительно, Саша, не исчезает сразу. Движение её нормально видишь.

— Не так, как уходит пуля при выстреле?

— Нет, не так

— Тогда непонятно: стоит ракета и вдруг начинает медленно подниматься. И не падает на бок.

— Она действительно не прыгает, не взлетает, а мощно так идёт. И пошла, и пошла вверх очень сильно. Не физики мы с тобой, я говорю о том, что видел.

Территория космодрома гигантская. При нём свой аэродром со всем хозяйством. Рядом город Ленинск, который обслуживал всё его хозяйство, всю эту махину. Мы садились на посадочную полосу, куда садился «Буран». Это наша история. Сейчас он стоит, бедный, под открытым небом. Брошенный, никому не нужный. Такая тоска на него смотреть...

На месте там музей космонавтики. Держится на одном энтузиазме. Бережно собрано все от первого спутника и до наших дней. Шлемы, приборы, одежда... Гагаринские вещи. Когда мы уходили, женщина-экскурсовод попросила нас по заведенной традиции написать что-нибудь в книгу записей. С нами был Володя Безлюдный, я не сказал. Но почему-то ткнули пальцем в меня. Я написал три фразы. Помню, что поставил три точки. И прочитал вслух, что написал. Вес сказали: «У, здорово!» И подписались. Пришёл я в гостиницу, хотел записать эти три фразы и не мог вспомнить ни слова. Говорю Безлюдному: «Володя, что я там написал?» Не помнит. Такое на меня произвело впечатление виденное в тот день, что до сих не знаю, что я там написал. А домики Королева и Гагарина! Скромные деревянные домики, теперь даже дач таких не строят. Металлическая кровать с панцирной сеткой, как в альплагере, стоит совдеповский письменный стол, простейший, однотумбовый. Старые стулья. Говорят, Королеву предлагали сделать другой, хороший кабинет, но он категорически отказался. Такой гигант и спартанский быт. То же и у Гагарина. Из этого дома он вышел, отправляясь в полёт.

— У Аркадия Мартыновского там свое хозяйство и видно, что в нем есть хозяин. Гостиницы в порядке, кондиционеры работают, горячая вода, даже клумбы и цветочки. На Байконуре в домах поснимали окна, рамы разворовали, они разорены совсем. Там жили военные, теперь их нет. После этого печального зрелища, когда попадаешь в хозяйство Мартыновского, настроение заметно улучшается.

Но все затмевает зрелище запуска. Ничего подобного я в жизни не видел.

— Аркадий Мартыновский большой человек в прямом и переносном смысле. Я понял это, когда он пригласил нас, альпинистов, к себе на фирму в город Королев.

— Аркадий помог отстоять станцию «Мир».

— А морская платформа, созданная для запуска спутников? Для стран всего мира. Плати и запускай свой спутник. И при всём при этом Аркадий остаётся верен нашему альпинистскому братству. Видел, что висит у него в кабинете?

— Ушба, Шхельда и фотография нашей компании с Юрой Визбором.

— Вот так...

Землетрясение в Армении

— Первое сообщение о трагедии в Армении было довольно расплывчатым, потом сообщили, что сила толчков достигала 7—8 баллов, большие разрушения. Информация нарастала, как снежный ком. Сначала десятки погибших, потом сотни, затем тысячи.

Рано утром я пришёл на работу в Управление альпинизма и составил телеграммы во все горно-спасательные пункты, во все КПС: «Немедленно группе в 7—8 человек с полной автономией, снаряжением, запасом продуктов на неделю прибыть на место землетрясения».

— На кавказские КСП?

— И азиатские. Всем.

И сам поехал с Кизиковым. Но во Внуково билет на самолёт купить было невозможно, никто не хотел даже разговаривать, никто нас не слушал. Там собралось столько родственников и близких, желающих улететь в Ереван, что удостоверения спасателей не производили никакого впечатления, даже моё удостоверение руководителя и координатора всех горно-спасательных служб Союза.

— В Армении не такие уж и высокие горы, почему именно альпинисты туда направились?

— Речь шла не об альпинистах, а о спасателях. У наших спасателей четкая организация, большой опыт проведения спасательных работ. На месте же мы увидели полнейший хаос. Поток желающих оказать помощь такой огромный, что люди не знали, где и как себя применить.

Из Внуково мы перебрались в Шереметьево, и там мне удалось убедить командира грузового корабля в том, что мы срочно нужны Армении. Нас спрятали в грузовом самолете между тюков и так мы долетели до Еревана. В его аэропорту я написал на бумаге и повесил объявление, что альпинисты собираются в спорткомитете. Дал телефон — Кавуненко, Кизиков. И звонки не прекращались ни на минуту. Я пробыл в Ереване меньше суток, дал команду Кизикову направлять альпинистов в Спитак, в Степанокерт и Ленинакан. Место сбора — центральные стадионы. При той неразберихе, что там происходила, это нам здорово помогло. Сам поехал в Ленинакан. Там в штабе никакой организации, невозможно добиться толку. Как муравейник. Поток людей, крики.

— Но ведь штаб там был.

— Полный сумбур. Я пошел на стадион и увидел там Мумуджи из Самарканда, начальника КСП. Привет — привет, где люди? Люди на разборках. Представляешь? Не успели приехать, поставить палатки, пообедать, и сразу туда. Стали появляться альпинисты отовсюду, приехали одесситы. Кизиков в Ереване направляет их на стадионы.

— Это какой месяц?

— Начало декабря. На местах нужны пропуска на проезд, на выезд, на работу. Мы работаем в три смены и днем и ночью, нужны ночные пропуска. Наконец нашёлся толковый человек — Гай Амаякович (фамилию не помню), включил нас в общее дело, дал пропуска. Он отвечал за регион и каждый вечер докладывал наверх.

— Конкретная работа альпинистов? Что вы делали?

— С вечера мы получали объект. Скажем, обувная фабрика, она легла под фундамент, а там были люди. Сколько живых, сколько мёртвых никто знать не может. После общей вечёрки мы делали свою пятиминутку. В Ленинакане наших собралось уже 120 человек, я руководителям отрядов говорил, кто куда пойдёт, что нужно делать. Нас приглашали и как экспертов, чтобы определить безопасность строений.

Разборка обвалившихся домов и попытка найти живых, поиски мёртвых. Живых мы нашли немного, какие-нибудь десятки. Как всегда, мы опоздали на два дня. Задержка во Внуково и формализация как раз и поглотили эти два дня.