Древнееврейскую литературу последующих столетий я бы сравнил с затопленным архипелагом: из-под океанской волны то и дело появляются высокие выступы гор на подводных островах, в то время как остальная островная земля существует лишь для связи, для того, чтобы архипелаг оставался архипелагом, чтобы не растаял он в океане, как тают в стакане воды несколько кусков скрепленного между собой сахара; если архипелаг сохранен, то не исключено, что когда-нибудь в этом месте помелеет, острова вновь оживут, напьются солнца, оденутся зеленью, зашумят голосами люден и пением птиц. Гарантией служит то, что жизнь бурно расцветает на вершинах гор, поднимающихся, как неожиданное чудо, над затопленными островами.

Самыми заметными вершинами на подводном архипелаге древнееврейской литературы были в последующие столетия: «могучая кучка» великих лириков средневековья— Соломон ибн Габироль, Моисей ибн Эзра, Иегуда Галеви (XI–XII вв.), более поздние мастера — Иегуда Алхаризи, Иммануил Римский (XII–XIII вв.), а затем просветители XVIII–XIX вв. и выдающиеся художники слова, творившие в первой половине нынешнего столетия, — Хаим-Нахман Бялик, Саул Черниховский, Залман Шнеур.

Но вот странное дело: Бялик, Шнеур и многие другие творцы древнееврейской литературы XVIII–XX веков писали не только на языке Библии, но и на другом, неведомом в древние времена языке — идиш. Что это за язык? Какую литературу вызвал он к жизни?

Идиш возник на базе одного из немецких диалектов после того, как евреи, изгнанные из Испании, поселились и быстро акклиматизировались в Германии. Разговорный язык больших масс простого народа — бедных, загнанных в гетто людей — с самого начала был заземлен в быту и повседневных заботах, его лексика отражала безрадостную жизнь узких грязных переулков черты оседлости. Не возлюбили этот язык идеалисты — апологеты старины. Они называли идиш «служанкой» и не заметили, как эта служанка, впитав в себя элементы древнееврейского и славянских языков, сама завела большой двор: после тяжелых трудов на литературной целине XV–XVIII вв. она начиная с 70-х годов XIX в. и вплоть до Октябрьской революции открывала миру одного за другим таких замечательных писателей-классиков, как Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Перец.

Теперь древнееврейский и идиш уже существовали рядом, и литературы на этих языках развивались параллельно. Часто можно было видеть, как тот или иной писатель пишет одновременно на двух этих языках, которые внешне, казалось, враждовали друг с другом. Проникнув в живую жизнь народа, идиш стал господствующим разговорным языком, литература на идиш — живой, народной литературой, а древнееврейский язык ушел в область фанатичных, временами широко поставленных экспериментов по искусственному восстановлению утерянных им много веков назад функций.

В 1948 г. на территории английского протектората Палестины возникло государство Израиль. Но лишь полвеком раньше возобновил свои разговорные функции древнееврейский язык — иврит.

Иврит — ныне живой язык, и евреи в Израиле создают свою литературу и на иврите, и на идиш. В США, СССР, Польше, Франции, Аргентине, Канаде и других странах обиходным языком, а следовательно, и языком, на котором создается еврейская литература, остается идиш.

Итак, нет ничего удивительного в том, что литература, прошедшая исторический путь длиной в тридцать и более веков, вдруг «обернулась» в самую молодую из современных литератур.

В 20-х годах, еще при жизни Бялика, Черниховского, Шнеура и Фихмана, появились, каждый особняком, без связи с каким-либо общим для них литературным течением, молодые поэты и прозаики, которым суждено было стать зачинателями новой литературы на иврите. Палестинские писатели привнесли разные влияния, разный колорит, ибо пришли они на «обетованную землю» из разных стран: романист Агнон — из польской Галиции, поэт Шлёнский — с Украины, беллетрист и поэт Ави-Шаул — из Венгрии, романист Хазаз — с юга России, поэт Пэн — с ее севера, поэт и публицист Альтерман — из Польши. Можно в этой связи вспомнить и такой редкий случай. Русская поэтесса, Жиркова Элишева, родившаяся в Рязани в 1888 г. и выступившая в 1919 г. в Москве с двумя стихотворными сборниками на русском языке, волею судеб оказалась в 1925 г. в Палестине и в последующие годы (она умерла в 1949 г.) писала на иврите, внося какую-то особую окраску в обновлявшуюся древнюю поэзию.

Первые писатели на языке иврит принесли с собой в палестинскую литературу тематику тех стран, откуда они эмигрировали. В этой литературе, особенно в ее прозаическом жанре, складывалось на первых порах весьма деликатное положение. В стране, где действовал английский мандат и где самобытные национальные атрибуты пока еще переживали стадию становления, не оказалось достаточно твердой бытовой и фольклорной почвы для возникновения оригинальной прозы. С другой стороны, многим казалось возможным придавать национальное своеобразие вновь появившейся на древнем языке литературе путем экзальтированного, воспаленного воспевания той древности, которая когда-то служила для этой литературы живой почвой. Крупнейшие израильские прозаики старшего поколения изображали жизнь местечек в Галиции (Агнон) и на Украине (Хазаз), а также быт евреев из восточных стран (Бурла). И это понятно: жители еврейских поселений Палестины были тогда в основном вчерашними обитателями местечек. Вместе с тем нарочитая архаичность стиля и сознательное имитирование хасидистского колорита в произведениях Агнона, мистические сюжеты у Хазаза, взятые у йеменских евреев, а также всякого рода палестинские идиллии и библейские ретроспекции — все это должно было указать на то, что ничего нового не появилось, что в литературе просто-напросто удалось восстановить и продолжить старый, вернее древний, ход вещей.

Палестинская проза 20—30-х годов была, таким образом, не в ладу со своим временем, и этим можно объяснить ее слабость.

Иначе шло развитие поэзии. Авраам Шлёнский, Александр Пэн, Натан Альтерман вступили в литературу после великих реформаторов древнееврейского стиха Бялика, Черниховского, Шнеура, Фихмана и других, в то время как прозаики, имея своими прямыми предшественниками деятелей «гаскалы» (просветительства) Л. Many, П. Смоленскина, Р. О. Браудеса, М. Д. Брандштетера (в XIX в.), И. Бершадского, И. Бреннера и др. (в XX в.), — все же не опирались на такое же мощное литературное наследие, на какое опиралась проза на идиш. Классики еврейской прозы нового времени Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Перец, начавшие, как известно, свой путь в литературе с произведений на древнееврейском языке, перешли на живой разговорный язык — идиш.