— Даже если две недели подряд будет такая иллюминация, с неба не упадет ни капли. Мы спокойно отсеемся, будьте уверены…

Но уже ночью полил дождь. Тяжелые теплые капли неторопливо забарабанили по жестяной крыше, подобно граду. В птичнике возник переполох. Заволновались и обитатели конюшни. Лошади били копытами, громыхали цепями мулы. Ночные сторожа, забравшиеся на кухню чтобы согреться, тревожно прислушивались к шуму дождя.

— Что-то будет с севом?

— Неужели к утру не утихнет?

— Ведь успели только пятьсот дунамов… [54]

— А я уверен, что завтра можно будет сеять…

— Кормовые травы даже не начинали…

— Это разве дождь? Только побрызгало.

— Не смеши людей!

— Глупости какие!

Жирный кот выгнул дугой спину над грудой тарелок, и хвост его мелодично зашуршал между чашками в большой кухонной раковине. В окне сверкали молнии, на дворе гремел гром. Дождь усиливался. Кибуцники беспокойно ворочались в своих постелях. Тревожные мысли, подобно ночным призракам, лишали их сна. Скребло на сердце. Впрочем, нашлись умники, которые решили, что нет худа без добра.

— Не велика беда, — говорили они с наигранным оптимизмом. — Во всяком случае, завтра на рассвете никто будить не будет. Хоть раз в жизни выспимся всласть.

Совсем по-другому думал бригадир, ответственный за сев.

— Если дождь утихнет, в полдень начнем.

Ночные сторожа глубокомысленно рассуждали вслух:

— Осадков выпало не больше пяти миллиметров.

— Что ты! Намного больше!

— Конечно, больше!

Кот боялся выйти на улицу.

Утром в столовую все явились в сапогах. Мокрым блеском отливали плащи. Не успев отдышаться, люди с шумом стряхивали фуражки, с которых струйками стекала вода. Просторное помещение столовой гудело, как улей. Люди толпились у дверей, заглядывали в окна, но никто не решался выйти — дождь лил как из ведра. Пол был весь затоптан, каждый принес столько грязи, что дежурные лишь вздыхали и сокрушенно качали головой. Вокруг бригадиров толпились изнывавшие от безделья люди. Но бригадирам не оставалось ничего другого, как объявить трактористам и сеяльщикам, что они свободны (безумием было бы в такой день выходить в поле). Настроение сразу поднялось. Люди, сбившись в кучки, незлобливо подшучивали друг над другом, от нечего делать совали свой нос в чужие дела. Когда появились утренние газеты, над каждой нависли гроздья голов.

Досталось кухонной бригаде: все поглощали сладкий чай и хлеб с маргарином в двойном и тройном размере. Ну что может быть вкуснее крепкого, обжигающего губы чая и душистого хлеба с маргарином в такой суматошный, дождливый день?

— Братцы, кто на боковую? За мной!

А дождь не прекращался. Вначале никто не придавал этому большого значения. Но когда на следующее утро выяснилось, что выпало более тридцати миллиметров осадков, все поняли, что дело это не шуточное. Теперь придется ждать солнечных дней, пока подсохнет почва и можно будет возобновить сев.

— На огородах-то не страшно — можно работать и под дождем. Не надо быть только неженками… В садах и виноградниках тоже не беда — можно вносить удобрения и обрезать лозу. Но что будет с зерновыми?..

Люди стояли под жестяным навесом и, задумчиво покусывая соломинки, с тоской глядели на бесполезные сейчас огромные тракторные сеялки. Все на свете перемешалось. На глазах рушилась извечная традиция, впитавшая в себя запах муки и душистого зерна. Все знали, что, если сейчас не посеять, кибуц останется без хлеба.

В давно минувшие времена в подобных случаях прибегали к колдовству, молились идолам. Но что делать теперь? Кибуцникам казалось, что испокон веков люди сеяли только с помощью тракторов и сеялок, иначе и быть не могло. Все готовы были работать от зари до зари, хоть двадцать часов подряд, но только на тракторе и с помощью машин. Это дело верное: зерно ритмично течет медленной, строго дозированной струйкой в землю, молчаливо и беззвучно раскрывающей для него свои объятья, а затем также молчаливо и беззвучно смыкающей их. И вдруг — на тебе! Ни тпру, ни ну!..

Стали поговаривать о живом тягле. Что ж, если уж нет другого выхода, можно попробовать. Но скорей бы прекратился этот нескончаемый дождь!

Русло нашего вади быстро наполнялось водой, и вскоре она стала выходить из берегов. До конца осени этот вади обычно стоял сухим, а его русло было изрезано трещинами, как дряблая кожа на лице старушки. Между колючими кустарниками сновали ящерицы; маленькие камешки, которыми было усеяно дно, крошились от жары. Но теперь вади совершенно преобразился. Все вокруг наполнилось стремительным движением, бурным и безудержным ликованием.

Вначале потоки были умеренными. Вода после первого дождя не вела себя слишком дерзко. К тому же после него наступил обманчивый перерыв. Как-то ночью небо прояснилось и навесило на свою могучую грудь яркие золотые пуговицы, что сверкают на нем с самого сотворения мира. Утро было прозрачно-голубым, но вскоре над долиной повисли огромные белые клочья густого тумана, а над вади наподобие дыма заклубился пар.

Верхом на лошадях парни выехали на поля, чтобы проверить почву. Дренажные канавы были полны воды, в некоторых местах она даже залила поля. Пахотная земля, как губка, впитала в себя несметное количество влаги и стала мягкой и топкой. Лошади то и дело останавливались в поисках точки опоры — они начали вязнуть.