— Откуда родом?

— Из Беэротаим.

— Оружие есть?

— Если бы оно было, меня уже убили бы. Вы ведь знаете изречение: «Простодушные гибнут от собственного оружия, ибо оно пугает других».

— Ты друг арабов?

— Друг хороших и враг плохих.

— Те, которые хороши для нас, плохи для него, — счел нужным вмешаться в разговор рябой.

— Бог дал людям свои законы, чтобы они могли отличать добро от зла, — сказал Авраам многозначительно.

— Что смыслит этот еврей в божьих законах! — вспылил рябой.

Тогда Авраам процитировал стих из корана, сказанный во славу евреев: «Я избрал вас из всех народов, о, сыновья израилевы».

— Это было давно, — сказал Салех, и чувствовалось, что он повторяет чужие слова. — Прошлое отошло в вечность.

— О! — печально воскликнул Авраам и сокрушенно покачал головой. — Как ты можешь так говорить? Что наша жизнь без древних обычаев и традиций? Разве не тем искони гордились арабы, что бог всегда сопутствует им и слово пророка для них, как хлеб насущный?

Он вполне искренне сокрушался об исчезнувших благородных арабских обычаях, тем более что от этого сейчас зависела его жизнь. С большой теплотой он вспоминал случаи из своего детства, частые визиты шейхов, относившихся к его отцу как к лучшему другу. Даже в дни беспорядков 1929 г., спровоцированных англичанами, арабские шейхи оказывали его отцу великодушное гостеприимство.

— Нет! — воскликнул он горестно. — Нет! Так не может рассуждать настоящий араб! Так никогда не скажет истинный араб. Так может говорить только такой араб, как этот, — он ткнул пальцем в сторону рябого, — который давно выбросил из своего сердца слова пророка. Так может говорить араб из Яффы, который научился всяким пакостям у англичан. О, боже милостивый! Радио прожужжало им уши, кино ослепило им глаза, чужаки мутят им голову и подстрекают убивать своих братьев евреев. И они убеждают себя, что слова пророка были хороши в свое время, а теперь они уже устарели. Да простит их господь!

— С чего ты взял, что он из Яффы? — удивился Салех.

— У меня есть уши, и я слышу, как он говорит.

— Ты будто настоящий араб! — удивленно воскликнул Салех.

— Я здесь родился, брат мой, и, как видишь, уже не молод. И родители мои здешние. Как же мне не знать моих братьев арабов?

— Он хитер, как бедуин! — закричал рябой. — Убей его, а то он сделает тебя своим рабом!

— Как ты разговариваешь с командиром? — Авраам повысил голос и сердито взглянул на рябого. — Ты ведь командир, верно я говорю? — обратился он к Салеху.

— Верно, — сказал Салех, скромно потупив взор.

— По-твоему, он хитрит? — закричал с обидой младший. — Он умеет делать радио, а пасет скот. Разве такого можно назвать хитрецом? Он простодушный и честный человек.

Салех в полной растерянности посмотрел на Авраама.

— Пойдем! — сказал он.

— Куда?

Салех показал рукой в сторону арабской деревни. Авраам почувствовал облегчение. Значит, его берут в плен. Он зашагал рядом с Салехом, который закинул автомат за спину. Те двое пошли следом.

— А что будет с овцами?

— Они пойдут туда, куда надо, — незлобиво ответил Салех.

— Послушай, брат мой. В стаде много маток, их ягнята остались внизу. Наступило время дойки. — Авраам посмотрел на Салеха с укоризной, его взгляд говорил: «Овцы-то не виноваты».

— Да-а, — сказал Салех с огорчением. В его глазах появилась озабоченность, и Аврааму стало как-то не по себе, что он хитрит и использует в своих целях древние и благородные обычаи арабов, которые он и сам искренне уважает.

— О скоте не кручинься, — сказал Салех. — К стаду приставят лучших пастухов. Ведь я сам когда-то тоже был пастухом, пас отцовское стадо.

— А сейчас?

— Отец умер, скота не стало, и я… — Внезапно он умолк и так взглянул на Авраама, что это не предвещало ничего хорошего. Помолчав, он сказал:

— Ты вот заботишься об овцах… А о себе думаешь?

— Вооруженного человека не спрашивают: «А не бросишь ли ты свое ружье?..»

— Сколько тебе лет?

— Пятьдесят два.

— Ты прожил вдвое больше моего.

— Дай бог тебе долгие годы жизни.

Салех молча взглянул на него и потер лоб. Авраам почувствовал, что в эту минуту Салех думает о дружеской беседе, которую они только что вели и которая совсем не подобает ему, командиру. Авраам боялся наступившего молчания, но не находил нужных слов, чтобы возобновить разговор. Он ощущал сейчас сильную усталость, как после тяжелого физического труда. Хотелось говорить, а язык не слушался. Казалось, будто жизнь постепенно покидает его и он сам тому виной. Руки и ноги вдруг налились свинцом, язык стал сухим. Он набрал воздуху в легкие, облизал губы, смочив их слюной, и из груди его невольно вырвался вздох.