– Как дела, Пушистый?

Котенок потянулся и вдруг, внезапно выбросив лапу с выпущенными коготками, царапнул лавку в том месте, где весело переливаясь розовым, трепетали крылышки невесомого мотылька. Коготки царапнули дерево, мотылек даже не сдвинулся.

Котенок фыркнул:

– Ты это специально сделал?

– Извини. Не могу понять, почему ты не любишь воду.

– Мокрая, противная, в уши лезет. А еще я от нее чихаю.

– Да, и мяукаешь.

– Мяукал я от обиды. Никак не ожидал от друга такой гадости.

– А когтями друга бить хорошо?

– С тобой же ничего не сделается!

– Тебе тоже небольшое купание только на пользу.

Котенок потянулся, зевнул, перевернулся на бок и положив мордочку на лапы сделал вид, что не слышал последней фразы. Купался он действительно редко.

– Ты хотел рассказать, почему тебе надоело одиночество.

Мотылек мерцал задумчиво-синеватым цветом.

– Надоело – не совсем верное слово. Одиночество было для меня состоянием, в котором я, сам не сознавая того, жил.

Сначала я не был один. Мои братья, такие же создания как и я, начавшие путь вместе со мной, один за другим постепенно оставили меня. Каждый выбрал свою дорогу, удаляясь и исчезая из моего мироощущения.

Когда нас было много, мы были практически едины. Каждый из нас был частью другого и наше мироощущение было одним целым и память о нашем пути, была одна на всех. Все, что происходило на нашем пути, встреченное одним из нас, становилось знанием всех.

Но путь был долгим и, в конце концов, я остался один.

– А почему твои братья не остались с тобой?

– Мы были разными. Мельчайшие отличия, заложенные в нас, привели к тому, что через очень длительное время мы расстались. Не бывает абсолютной схожести, всё на свете неповторимо.

Котенок грустно потер лапой мордочку.

– И ты остался один.

– Да. Все вокруг выглядело однообразным. Очень редко мне встречалось что-то по-настоящему новое. По большей части все сводилось к тем или иным фактам уже имевшим место в моем прошлом. В поисках чего-то нового я расширил сферу своего мироощущения, надеясь найти что-то, что не даст мне утонуть в прошлом, застыть в его отражениях.

– Ты становился все больше и больше?

– Да, я не мог изменить направление своего движения, и мог лишь постепенно раздвигать границы мировосприятия и ждать. Времени у меня было предостаточно. Хотя, мой мурлыкающий друг, время – не самая простая и однозначная вещь.

– Время? А что с ним может быть не ясно? Оно идет и идет. Само по себе.

– Да, иногда оно само по себе. Иногда оно есть там, где ничего больше нет, но иногда, в некоторых местах, нет и его. А еще оно может ускоряться и замедляться…

– Да, да, я тоже заметил это!

Котенок несколько раз от возбуждения постучал по лавке хвостом.

– Когда я набегаюсь, и мне хочется кушать, то время до обеда тянется медленно-медленно. А когда меня гладят, или чешут за ухом, или происходит еще что-нибудь приятное, то оно летит быстро и незаметно.

– Да, я рад, что наши мнения о столь тонком предмете как время, совпадают. Тем более, что каждый из нас знает о нем из своего собственного опыта.

– Одиночество среди ничего. У тебя была очень грустная жизнь. Не удивительно, что она показалась тебе очень долгой.

– Спасибо, Пушистый, за понимание. Но на самом деле все было не так уж плохо. Моя жизнь была движением, стремлением к познанию и осмыслению нового. В этом и была проблема. Я искал хоть что-то, не ожидая найти ничего, и не ожидал опасности, не подозревал о ее существовании. Расширяя сферу своего мировосприятия, я наконец ощутил нечто.

Нечто, что стало неудержимо притягивать меня. Сначала это были лишь легкие возмущения, еле заметные, но заинтересовавшие меня. По мере приближения к этому нечто я стал понимать, что подобного мне еще не попадалось, этого, исходя из опыта моего Пути, просто не могло быть.

Стремясь не пропустить ничего, я продолжал увеличивать сферу моего восприятия, пока не стало слишком поздно.

Котенок смотрел во все глаза на внезапно потемневшего, практически замершего перед ним мотылька. Яркая игра цветов сменилась на темно-синий почти фиолетовый цвет лишь слегка подрагивающих, почти неподвижных крылышек.

– А нечто, что было это нечто?

– Тебе придется поверить мне на слово, Пушистый, но твой мир – это шар, вращающийся вокруг горячей звезды, названной людьми Солнце, в лучах которой ты так любишь греться. Он не единственный, но он уникальный. Когда я ощутил его необычность, какая-то сила, замедляя скорость моего движения, стала притягивать меня к нему. Это удивило, но не насторожило меня. Страх пришел позже.