— Что ж, если отнестись к делу с душой, никакой волынщик и хапуга не завертит колеса обратно. Но пока имеются сильные противники. Война не всех довела до разума.

— Ты прав. До войны стяжателей и бюрократов было значительно меньше.

— Может быть, жизнь теперь стала сложнее? Много недостатков. Исчезнет нужда, утихомирятся у людей и темные страсти.

— Не-ет… я думаю иначе. Честность не зависит от обстоятельств, это вопрос личного достоинства человека!

Я подхватил с воодушевлением:

— Но если мы видим болезнь, разве невозможно ее вылечить? Почему мы мало ценим достойных всяческого уважения? Вот у нас на базе работает товарищ Икрамов. Человек чистейшей души! И какой у него авторитет! Рассказать о нем всенародно значит показать, что доброе имя весомее трешек-пятерок, которые неправедно сколачиваются про «черный день»…

Когда мы прощались, Сулейманов бросил:

— Ты все-таки занеси как-нибудь те бумажки из колхоза и копии путевых листов. Закроем кляузное дело окончательно.

В кабине своей машины я с удивлением увидел скучающего человека. Это оказался милиционер.

— Куда запропал, парень? Я уже думал номер снять. Вижу, брошенная машина. Нарушил правила и скрылся?

— Какое правило я нарушил?

— Не хитри. Сам знаешь. Посадил в кабину двоих пассажиров. Или будешь отрицать?

— Не буду. Но это вовсе не пассажиры, а работники нашей автобазы, механик и слесарь, я вез их на завод, к нашим шефам. От автобазы туда за два часа не добраться.

— Меня это не касается. Вопросами шефства занимается профсоюз, а не милиция. Предъявите ваши документы!

— Удостоверение не отдам. Это чистый формализм!

— Оскорблять при исполнении служебных обязанностей?! А ну, поедем в отделение.

— Если виноват, возьмите штраф, и конец, — спохватился я.

Но милиционер уже «завелся»:

— Хочешь меня купить? Постыдись. Обойдусь без твоей десятки. Государство меня всем обеспечивает, чтобы я защищал закон.

— Но вы поступаете сейчас неправильно.

— А если бы на дороге возникла опасная ситуация и ты не смог бы действовать быстро из-за пассажиров? Погиб бы чей-то сын или единственный кормилец семьи. Теперь понимаешь?

— Понимаю. Возьмите штраф. Мой талон…

— Я не билетер в киношке. За такое очень просто лишиться на год водительских прав. Впрочем, решать буду не я. Глядишь, окажут снисхождение, взбучку дадут и отпустят…

Чтобы не затягивать бесцельный разговор, я протянул водительское удостоверение.

Весть о том, что права отобраны, непостижимым образом опередила меня. Въезжая в ворота автобазы, я заметил возле проходной нахохлившегося, озябшего Галалы, нетерпеливо переступавшего с ноги на ногу. Он явно кого-то поджидал. Как оказалось, именно меня.

Я хотел проехать, но прищуренные глазки так пронзительно сверкали из-под меховой шапки, что пришлось затормозить.

Галалы впился взглядом в передний номер, затем проворно обежал машину.

— Проезжаешь мимо и не здороваешься? — язвительно бросил он.

— Не заметил вас, — отговорился я. Он тотчас со злорадством подхватил:

— Куда уж замечать такую мелкоту! Тебе впору по облакам ступать. — На мой вопросительный взгляд добавил: — С нами теперь никто не считается; автобазу чуть ли не нарекли твоим именем.

— Вам это не нравится?

Меня обступили его приспешники. По их ухмылкам я догадался, что слух об инциденте с правами уже дошел до них.

— Итак, что ты натворил на этот раз? — спросил Галалы, подбоченясь.

— Ничего.

— Толкуй! Знаем, что сможешь ловко отбрехаться. У тебя такое горло, что оседланный заяц с попоной не умещается. Сознавайся, что натворил?

— Вы отлично знаете. Иначе бы не грубили.

— Ага, задевает? Что верно, то верно! Целоваться с тобою больше не станем. И памятника не воздвигнем, не жди.

— С удовольствием бы воздвигли, только изо льда. А потом воздели бы руки к небесам, моля о жарком солнышке: лед растает, лужица высохнет, словно и не было меня здесь вовсе!

Подпевалы Галалы переглянулись, оценив находчивый ответ.

— Ишь, сунул-таки начальнику ком снега за пазуху!

— Разом осип наш Галалы, и плечи свело.

Видя перемену общего настроения, Галалы заторопился.

— Хватит болтовни! — прикрикнул он. — Сдавай путевой лист и ставь машину в гараж. Доездился.