Прямой луч фар еще долго рубил дорожную темноту.

— Сынок, чья это машина? — недоуменно спросила мать.

— Теперь моя. Я вернулся на старую работу, буду ездить с дядей Алы.

Мать покачала головой:

— Поспешил, сынок. Тебя искал председатель колхоза. Зачем снова покидать родной дом? Шофер и здесь нужен.

— Не одна шоферская работа существует на свете, — сбоку раздался недовольный голос, от звука которого я вздрогнул.

Все трое — мать, Амиль, я — уперлись глазами в темноту. От недавнего света фар мгла казалась еще гуще. Но вот в неясном сиянии звезд, под рассыпчатым серебром Млечного Пути стал вырисовываться женский облик. Халлы! Ее круглые налитые плечи, ее стройный стан.

Мать деликатно пробормотала:

— Сами уж решайте, что лучше.

Амиль, уходя вслед за нею, недовольно обронил:

— Опять, гага, хочешь за баранку? Мог бы за свои ордена-медали получить должность повыше. Обидно, ей-ей!

Я не ответил. Мы остались с Мензер наедине.

Как хорошо, что темная ночь накинула на землю милосердный покров! Можно представить, будто рядом со мною прежняя Халлы, которая не побоялась испортить нежные ручки стиркой грязного белья, лишь бы заработать немного денег и помочь другу. Та Халлы, которая бесстрашно открыла мужу в брачную ночь тайну сердца и повторила клятву принадлежать не ему, а только любимому…

Помню, когда в нашем детстве цвела алыча, школьницы-подростки становились шалыми от сладкого весеннего воздуха. На их лицах пламенели рыжие веснушки. Я слонялся в ту пору возле дома Халлы, поджидал, когда она соберется в школу. Однажды, чтобы занять праздные руки, стал мастерить чучело: подобрал брошенную тряпку, накинул ее на крестовину из двух кольев. Калитка скрипнула, но это была еще не Халлы. Калитку боднула белолобая собака. Я и собаку эту обожал, приметив с вершины холма, как она ластится к Халлы, а та треплет ее и гладит. Халлы за ошейник потянула собаку обратно во двор. Я захотел помочь, но собака рванулась, и от внезапного испуга я швырнул в нее ситцевым мешком с учебниками. Однако оскалившийся пес проскочил мимо меня и вцепился в чучело.

— Алабаш, сюда! Алабаш, не смей!

Потом Халлы задумчиво говорила:

— Почему он не тронул тебя? Странно, Алабаш готов разорвать чужих в клочья. Знаешь, это чучело похоже на одного… ну у которого рот до ушей.

— На Фараджа?

Она кивнула.

— Он часто к нам приходит. Липучка противная!

— А ты?

— Сразу поворачиваюсь и ухожу в дальнюю комнату.

— Смотри: походит, походит, ты и привыкнешь к нему.

— Я? Никогда!

…И вот мы уже давно взрослые. Стоим на темном дворе, молча смотрим на звезды. Они счастливчики, эти звезды! У каждой неизменное место в небесном доме. Гуляют тоже не по одиночке, и никто не в силах их разлучить!

— Мензер-муэллиме, почему вы молчите? Побраните меня, только не наказывайте молчанием.

— О чем нам еще говорить, Замин? Напрасно ты поспешил вернуть перстенек. Или боялся, что замужняя женщина не отлипнет от тебя? Бросит мужа и побежит следом?

— Какие злые слова!

— Не словами силен человек, а поступками. Я честь погибшего мужа буду беречь до гроба. А ты оказался просто трусишкой.

— Ничего я не испугался. Мать убивалась, что нечего подарить тебе на свадьбу. Я вручил этот перстень через нее с намеком, что моя любовь не погаснет и не остынет с годами! Мне казалось, ты поймешь…

Я не мог различить в темноте черты ее лица, но мне показалось, будто губы Халлы тронула горькая улыбка. Амиль выглянул в дверь.

— Гага, ужин остынет.

— Иду. Закрой дверь. Прости, Мензер, — добавил я торопливо. — Ты сегодня ждала меня возле роно? Но, знаешь, как попал на автобазу, так уже не смог вырваться. Не сердишься?

— Нет.

— Может, зайдешь к нам? Выпьешь чаю?

— Думаешь, откажусь?

— Вот и хорошо! — обрадовался Амиль. — Он вам, наверно, про войну рассказывал? Я бы тоже послушал. Будь я на фронте, без золотой звездочки не вернулся бы!

— Ты думаешь, там звезды даром раздавали? Цена каждой была жизнь, братец.

— А я все равно…

— Полно, — строгим учительским тоном прервала Мензер. — Попробуй пока стать находчивым на уроках. Большего от тебя не требуется. А что касается твоего брата, то Замин никогда не любил драк. Он станет героем мирного времени. Вот увидишь.

— Эй, Мензер! — раздался внезапно скрипучий хнычущий голос. — Зачем шататься в позднее время по соседям? Собаки и те сидят по своим конурам… О аллах, нет нынче на женщин узды!

Мензер закусила губу и молча пошла прочь. Вскоре две женские фигуры, расплываясь очертаниями, растворились во тьме.

Я продолжал смотреть на звездную пыль Млечного Пути. Что же мне оставалось еще? Некогда под этими небесными огнями двигались аравийские караваны. По ним паломники находили путь в Каабу, чтобы очиститься от грехов. Но за какие грехи тиранила старая Гюльгяз безропотную невестку?

Со стеснившимся сердцем я переступил на следующий день порог школы. В двух классах шли экзамены, коридор был пуст. Я отворил дверь директорского кабинета, приставил руку к виску и по-армейски щелкнул каблуками.