Видя, что секретарша мешкает, то переставляя посуду, то смахивая невидимую пыль с телефонного аппарата, Икрамов резко сказал:

— Хочу переговорить с вами с глазу на глаз.

Я поспешно поднялся, но Икрамов тяжелой лапищей надавил на плечо и заставил меня снова опуститься в кресло.

Секретарша продолжала сновать по кабинету.

— Заварить свежего чаю?

С некоторой неловкостью Сохбатзаде проговорил как бы про себя:

— По десять стаканов пью… С ног сбилась, бедняжка.

— За такую зарплату я тридцать выпью, — язвительно ввернул Икрамов.

— Ты не пропустишь, чтоб не уколоть начальство!

— На то и птицы, чтобы долбить арбузы на бахче.

Оба вежливо усмехнулись. Но не в характере Икрамова было долго дипломатничать.

— Я пришел, чтобы выразить решительное несогласие как председатель месткома.

Сохбатзаде пытался сохранить тон приятельского подтрунивания.

— Вся твоя профсоюзная деятельность и есть постоянный протест. Я не в обиде: месткому положено блюсти интересы трудящихся.

— А вы чьи интересы соблюдаете?

— Мы? Конечно, государства.

Забредать в дебри демагогии Икрамов не имел охоты. Да и не совладать ему было с отлаженным красноречием начальника-диссертанта. Он развел руками, обращаясь ко мне:

— Товарищ Сохбатзаде известный у нас оратор. Попробуй не угоди ему на работе, попадешь на острый язык во время политзанятий. Куда уж мне с ним с неполным-то средним тягаться! Я и о «Капитале» до сих пор знаю с чужих слов. Хотя пролетарскую его суть понимаю.

Сохбатзаде добродушно подхватил:

— Когда цензор прочел несколько первых страниц «Капитала», он отложил рукопись со скукой и сказал: «Если я тут ничего не понял, то рабочие подавно не поймут!»

Икрамов насупился.

— Да я не о вас, товарищ Икрамов.

Лицо Сохбатзаде поскучнело, приняло официальное выражение.

— Слушаю вас.

Как всякий искренний, легко возбудимый человек, Икрамов не сразу нашелся с чего начать. С видом ученика, который боится растерять заранее припасенные слова, он поводил глазами из угла в угол и лишь затем задал свой вопрос:

— Заведующий отделом эксплуатации Галалы велел всему гаражу работать в выходной день. Приказ от вашего имени. Это правда?

— Конечно, — спокойно отозвался Сохбатзаде и потянулся к бумагам на столе, считая разговор законченным.

— Этого никак нельзя допустить, — настойчиво проговорил Икрамов.

— Почему же? У нас не выполнен план.

— За план отвечает руководитель. Не рабочие.

Сохбатзаде хотел возразить, но передумал. Повернулся коренастым телом ко мне.

— Подождите говорить столь категорично, товарищ Икрамов. Вот здесь один из передовиков нашего предприятия товарищ Вагабзаде. Он грамотный, сознательный парень. Пусть выскажет свое мнение, мнение простого рабочего человека, что лучше: сорвать план или поработать сверхурочно?

Я отозвался уклончиво:

— План, конечно, не ждет. Выходной можно, пожалуй, перенести и на другое число…

Икрамов на мгновение потупился, количество складок на подбородке увеличилось, потом резко вскинул голову. Добрые глаза навыкате потемнели от гнева.

— Тебе рано говорить за всех, — отрезал он.

— А вот это уже не дело, товарищ Икрамов, — вмешался Сохбатзаде, рассеянно поглаживая бархатный подлокотник. — Зачем так грубо обрывать рабочего человека? Мы обязаны со вниманием выслушать товарища Вагабзаде. Пусть поделится тем, что у него на душе.

Икрамов набрал побольше воздуха в грудь, выдохнул с шумом. Возможно, он устыдился своей несдержанности, потому что продолжал уже более спокойным тоном:

— Пусть делится, не возражаю. Это ничего не изменит по сути. Мы только что собрали местный комитет. Кроме Гуси Медведя, все выразили единодушное несогласие с вашим распоряжением.

— Ну что ж, — Сохбатзаде решительно поднялся. — Согласие, несогласие — это лирика. За план отвечаю я. Оставайтесь, Икрамов, хорошим человеком, заявляя свой протест, а я побуду в плохих, ратуя за план.

— В своем отделе выполнять ваш приказ не стану, — упрямо повторил Икрамов. — Пусть это делает Галалы. Ему не впервой лизать начальству мягкие места.

Сохбатзаде начал заметно волноваться.

— План не моя прихоть. Это государственный закон!

— Наши законы не могут быть направлены против интересов труженика! — Икрамов тоже повысил голос.

Я решил вмешаться:

— Зачем горячиться? Вы оба по-своему правы.

Сохбатзаде с видимым облегчением откинулся на спинку кресла. Мое вмешательство он понял как поддержку себе. Икрамов несколько раз провел ладонью по подбородку, словно приказывая себе: «Спокойнее, Икрамов. Ты оказался в одиночестве. Здесь тебя не поймут. Против тебя даже этот симпатичный парень, недавний фронтовик, которого ты так чистосердечно предостерегал от хищных акул».