— В Кировабад. Там существует научно-исследовательский институт схожего профиля. При нем создается лаборатория радиационного облучения. Опыты будут проводиться на семенах растений, на стеблях, на цветах. Конечно, преследуется и чисто утилитарная цель: как повысить урожайность? Защитить культурные посевы от вредителей? Однако и чистой науке будет отведено место.

— Родители знают о твоем решении?

— Проведали. Поэтому и ходят мрачнее тучи. У них все преломляется иначе. Готовы посыпать голову пеплом, созвать соседей и возопить: «О неблагодарный сын! О позор своих родителей!..» Что мне с ними делать, ума не приложу!

— Их можно понять.

— Ну хорошо. Пойму. А дальше? Как им втолковать, что я учился не для того, чтобы занять выгодную должность в своем селеньице, а чтобы помогать прогрессу всего человечества? Лет пятьдесят назад простое воспаление легких несло ребенку неизбежную смерть. Я сам слышал, как женщины покорно повторяли: «Один умер, пусть другие будут живы!» Но массовые эпидемии века техники могут стать пострашнее таких одиночных выборочных смертей! Радиация способна унести миллионы жизней. А ядерная война приведет к полному обезлюдению планеты…

— Билал! Вы, ученые, слишком поддались панике. Я придерживаюсь более здравого взгляда: на каждую болезнь у природы есть и средство излечения. Надо только его найти.

— Близорукий взгляд, поверь. Сколько лет миновало со времени атомных взрывов в Японии? Города отстроились. А поражения, вызванные смертоносными лучами, остались и передались следующему поколению.

Я отлично понимал, что спорить на равных мне не под силу. Тем более что не хотелось удаляться от первоначальной причины нашей беседы — от просьбы родителей Билала.

— Знаешь, дорогой, я-то полностью с тобой согласен. Но подумай и вот над чем: твои отец и мать вторично в мир не придут. И сына по имени Билал у них тоже больше не появится. Мы стремимся отдавать силы будущему, но не наносим ли этим рану настоящему, своим близким? Хочешь, прочту одну любопытную цитатку? Халима приносила мне книгу… — Я полистал тетрадь и нашел выписанное место. — «Некогда вдоль берегов Нила на плодородной узкой равнине жили различные племена. У них был странный жестокий обычай. Когда вождь племени становился стар, его убивали, обставив кровавую церемонию всевозможными почестями. Во главе племени вставал другой человек, в расцвете сил и мужества. Впоследствии этот обычай перешел и на первых фараонов. «Хеб-сед» — праздник убийства — существовал несколько веков. Но понемногу египтяне осознали, что частая замена не идет на пользу государству. Очередной молодой правитель не обладал опытом предыдущего. Сила мускулов не могла заменить мудрости, накопленной годами. И обычай видоизменили: фараон лишь символически подходил к дверям гробницы, а затем возвращался как бы обновленный, а царствование его продолжалось».

— Выходит, водили за нос собственных богов? — сделал неожиданный вывод Билал.

— Но для чего они это делали?

Билал пожал плечами. Он почувствовал подвох, но не понял еще моей цели.

— Опыт старших не менее драгоценен, чем сила юности. Без них невозможно никакое накопление знаний. Мы не можем отмахиваться от предыдущего поколения только потому, что шагнули чуть дальше. Это недальновидно. И неблагородно.

Билал задумался. По привычке провел ладонью по густой шевелюре, считая, что приводит волосы в порядок. Но крутые завитки продолжали топорщиться, и голова его казалась лохматой и огромной.

— Наверно, ты прав, брат. У родителей свой резон. Я их должник, и они ждут возврата долга. Кроме меня, этого сделать некому. Но долг двоим я хочу выплатить всем! Вот в чем наше расхождение. Как примирить столь полярные точки зрения? Посоветуй, ты человек практический.

— Что может посоветовать тебе простой шофер? Найди выход сам. Старайся только не обижать их напрасно.

В дверях Билал задержался. Вид у него был чуточку смущенный.

— Ты не можешь попросить у своей знакомой эту книгу о фараонах? Или хотя бы узнать имя автора и год издания?

Я согласился и на следующий день позвонил Халиме. Трубку взяла ее мать, с которой мне вовсе не хотелось разговаривать. Однако промолчать было бы трусливо. Пересилив себя, я бодрым голосом произнес:

— Это квартира Зафара-муэллима?

— Да! Говорит Баладжа-ханум. Вы звоните из техникума?

— Вовсе нет. Вы не узнали меня?

— Ой… погоди, погоди… неужели это?..

— Конечно, Замин. Давно не звонил…

— О, Замин! Наконец-то! С какой стороны солнце взошло, что ты нас вспомнил? Рада, рада тебе, сынок.

— Мне нужен учитель, — пробормотал я, сбитый с толку ее безудержным щебетанием. — Если можно, позвоню позже.

— А ты скажи Халиме, она передаст, что нужно. Доченька! У телефона Замин. Передаю трубку.

— Замин?

— Здравствуйте, Халима-ханум.

Она не сразу отозвалась. Видимо, прикрыла трубку рукой, сказала торопливо в сторону: «Да закройте же дверь! Какое им дело с кем говорю? Вот еще. Сама знаю».

— Прости, Замин, что заставила ждать. Все-таки отыскался. Так-то ты верен своей Лейли? — Это была ее любимая шутка. И всякий раз я ничем не отзывался на многозначительный упрек. Но сейчас голос звучал такой неподдельной теплотой, что показалось невежливым промолчать.