Разумеется, ребячески наивно было так думать, но одно время ему, Борису, действительно казалось, что те, кого никто почти никогда не видел вблизи, даже внешне отличаются от всех остальных людей на земле. Если бы он в ту пору встретил кого-нибудь из них, то прежде всего, вероятно, глянул бы на его руку — проверить, сколько на ней пальцев. Тоже пять?

Но когда Борис в доме Сиверов услышал от Маргариты, сестры Алика, какое особое положение занимает ее отец, это уже не произвело на него такого впечатления, какое могло произвести ранее, потому что к тому времени ему довелось совсем близко видеть некоторых из тех, кого прежде мог видеть лишь на портретах или издали на демонстрациях. Борис уже успел побывать в местах, раньше казавшихся ему страшно далекими, где-то на совершенно другой планете, хотя находились в десяти — пятнадцати минутах езды от его дома.

И все же Борис не переставал вглядываться в сидевшего рядом Веньямина Захарьевича, и чем больше смотрел на него, тем больше находил в нем общих черт с рабочими литейного цеха, где он, Борис, работал. Юноша даже чуть было не сказал ему это, но Веньямин Захарьевич вдруг встал со своего стула, обеими руками оперся о приподнятые плечи Бориса и, глядя ему в глаза, сурово спросил:

— Что вас принудило пойти на завод? Но — правду, только правду.

— Почему я, спрашиваете, не пошел в институт?

— Это я знаю без вас! Вы просто испугались, струсили… Слишком большой конкурс.

— Папа, — тихо проговорил Алик, не отходя от окна, — Борис окончил школу с серебряной медалью.

— Теперь и медалисты должны сдавать экзамены.

— Все же я полагаю, — Борис следил за тем, чтобы голос его не подвел, — что экзамены я сдал бы не хуже…

— Алика? — перебил его Сивер. — Возможно, весьма возможно… Значит, все дело в том, что он не трус.

— Вы в этом уверены, товарищ полковник?

— В чем?!

Не будь Веньямин Захарьевич так занят собой, своим желанием доказать то, во что сам, кажется, слабо верил, он, несомненно, заметил бы, какой строгий взгляд бросил Борис в сторону окна, где стоял Алик, и как растерянно тот опустил голову. То ли Борису показалось, что Алик сейчас сам начнет рассказывать все происшедшее вчера, то ли Борис почувствовал на себе испуганный взгляд Брониславы Сауловны, который словно молил: «Не омрачайте наше торжество», — но Веньямину Захарьевичу на его опрос ответил совсем не так, как собирался ответить:

— Чтобы поступить в институт, необходима, насколько мне известно, не только смелость, нужно еще и определенное число баллов.

Полковник долго вглядывался в слегка прищуренные глаза Бориса, в которых ему чудилась скрытая улыбка, и отчетливо, снова подчеркивая каждый слог, спросил:

— Вы хотите, очевидно, сказать, что Алику кто-то протежировал? Да?

Желая дать почувствовать, что у него нет ни малейшего желания продолжать этот неприятный разговор, что у него вообще нет желания далее задерживаться здесь, Борис поднялся.

Но Веньямин Захарьевич не отступал:

— Ну?

— Может, хватит? — вмешалась испуганная Бронислава Сауловна. — Нашли время…

— Одну минуту! Надеюсь, гости простят меня.

— Пожалуйста, пожалуйста, — одновременно откликнулись как те, кому не терпелось знать, чем все это закончится, так и те, кому этот разговор был совершенно безразличен.

— Ну, так как же? — повторил Сивер свой вопрос после того, как почти силой усадил Бориса на стул.

— Мне кажется, товарищ полковник, что я вам на все ответил.

— Нет, нет, раз вы завели об этом разговор, будьте уж любезны сказать, кто помог Алику поступить в институт!

— Веньямин…

— Сауловна, прошу не мешать нам. Ну, кто?

«Чего он так настойчиво добивается, — недоумевал Борис, — зачем ему, чтобы здесь, в присутствии всех… Или, может, отец Алика рассчитывает своей настойчивостью отбросить от себя подозрения?»

— Ну, кто? — задал Веньямин Захарьевич свой вопрос в третий раз, не отрывая от Бориса острого, пронизывающего взгляда. — Ну, кто?

Борис пожал плечами:

— Мне кажется, вам это известно не меньше, чем мне…

— Вот как! Ну что ж, скажите! Пожалуйста! Что? Не хватает мужества? А я, видите, не боюсь. Я не боюсь объявить тут перед всеми — да, я помог моему сыну поступить в институт и ничего крамольного в этом не усматриваю. Но когда родители разрешают своим детям… Да, те, что идут на заводы, едут на целину заслужить льготы, накопить стаж, чтобы потом легко вскочить в институт, те в моих глазах не рабочие. Меня отец послал в крюковские вагонные мастерские не за льготами и не за стажем, а — чтобы заработать на хлеб. Слышали вы о таком городишке у Днепра, о Крюкове? Макаренко там жил когда-то.