Шрифт:
Как-то не верится, что эти строки пишет потомок завоевателя Карла Великого, да еще и посвящает их другому завоевателю — Наполеону Бонапарту!
И заключение, выделенное разрядкой:
«…Все люди будут работать; все они будут смотреть на себя как на работников одной мастерской…»
Это произведение Сен-Симона было первым его трудом. Плод экзальтированного ума, полное фантастических деталей, «видений», пророчеств, оно не смогло избежать резких внутренних противоречий.
Одно из них особенно характерно.
Ньютоновский совет, по мысли автора, провозглашался высшей духовной властью с весьма неопределенными функциями.
Что же касается светской власти, то ее философ передавал… собственникам!..
Правда, он делает различные оговорки. Он требует, чтобы собственник был «просвещенным», чтобы он «работал головой», угрожая в противном случае заставить его «работать руками».
И все же собственник (пусть даже «просвещенный») должен занять ведущее место в идеальном обществе, созданном во благо всего человечества.
Это противоречие с некоторыми вариациями останется основным для всего учения Сен-Симона. И в корне его — боязнь демократической революции.
Сен-Симон глубоко сочувствует широким народным массам («неимущим» по его классификации), заботится о них, стремится создать им наилучшие условия.
Но вместе с тем боится их.
Он слишком хорошо помнит последний этап минувшей революции с его экономическими ограничениями и террором. Он слишком хорошо помнит, как угодил в то время в тюрьму и едва избежал гильотины.
И поэтому он полагает, что допускать «неимущих» к власти больше нельзя.
Писатель, который сам не сегодня-завтра должен был стать неимущим, все же опасался политического господства бедняков и был согласен на любые оговорки и компромиссы, лишь бы его избежать.
Сен-Симон прекрасно сознавал несовершенство своего первого детища. Переправив его в 1803 году в Париж, философ издал там «Письма» анонимно небольшим тиражом и не пустил их в продажу, а впоследствии и вообще «забыл» о них, отказываясь включить в число своих сочинений.
Но главные мысли, положенные в основу этого труда, автор отныне поместил в число главных идей своей будущей системы.
Одна из них — о примате науки над религией и о первостепенной роли ученых — будет тревожить его еще долгие годы.
Другая — о труде и его созидательной роли — останется ведущей навсегда.
Пройдет много лет — более трех четвертей века.
Сен-Симон давно будет спать вечным сном на кладбище Пер-Лашез.
И сен-симонизм как течение давно отойдет в прошлое.
А Фридрих Энгельс напишет:
«…Уже в „Женевских письмах“ Сен-Симон выдвигает положение, что „все люди должны работать“. В том же произведении он уже отмечает, что господство террора во Франции было господством неимущих масс… Но понять, что французская революция была классовой борьбой между дворянством, буржуазией и неимущими, — это в 1802 г. было в высшей степени гениальным открытием…» [29]
То, о чем «забудет» Сен-Симон, никогда не забудет человечество.
29
К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 269.
ГЛАВА 3
ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?
Когда в начале 1805 года путешественник наконец вернулся на родину, он прежде всего убедился, что зря посвятил свои «Письма» гражданину Первому Консулу: Наполеон Бонапарт, отбросив последние следы маскировки, стал самодержцем, а республика уступила место империи.
Итак, снова перемена декораций.
Где она, легкая фривольность времен Директории? Куда девались инкруаябли с лорнетами, маленькие кафе с галантными девочками и пестрая толпа в Пале-Ройяле? Ничего этого нет и в помине. Исчезли и прежние республиканские символы. Императорские орлы сожрали трехцветную кокарду. Столицу, как и всю страну, сковала чопорность. По улицам маршируют гренадеры в небесно-голубых мундирах, новые дворяне гордо носят в петлицах ленточки Почетного легиона, а из отеля Инвалидов гремят ежедневные залпы, возвещая очередные победы императора.
Жесткий полицейский надзор и бдительная цензура давно покончили с «вольнодумством» былых времен.
Если гражданин Первый Консул, едва придя к власти, закрыл шестьдесят из семидесяти трех парижских газет, то теперь их количество ограничивалось четырьмя «носовыми платками» — мелкоформатными листочками, всеми способами и средствами прославлявшими новый режим. Слово «революция» выброшено из обихода, имена Робеспьера, Марата и даже Мирабо больше не произносятся вслух, а тайное «якобинство» карается тюрьмой и ссылкой.