Шрифт:
Полы его халата волочились по каменным плитам двора.
Сквозь зарешеченное окошко входной двери он увидел незнакомого молодого человека.
— Вы заблудились, сын мой?
— Здравствуйте. Я живу при коллеже тут, рядом. Никак не могу попасть в дом: все двери уже заперты. Вы не могли бы впустить меня к себе, я переночевал бы где-нибудь в уголке.
— Где-нибудь в уголке… — повторил капуцин, покусывая губы.
Он побренчал ключами в кармане, явно не зная, как поступить.
— В обычное время я бы вам открыл…
Он боязливо оглянулся и прошептал:
— Но меня предупредили, что я должен быть осторожным, тут такое творится…
— Да я уйду пораньше утром, — сказал юноша; он говорил с русским акцентом.
— Верю вам, сын мой, но у меня приказ.
Молодой человек понурился.
— В обычное время… — снова начал Вебер.
— Я понял. Извините за беспокойство.
И юноша побрел прочь.
Но тут Раймундо Вебер окликнул его:
— Эй!
Юноша вернулся к двери.
— Что там у вас?
— Где?
— Вон в том футляре.
— Да ничего особенного. Скрипка.
Вебер торопливо сунул ключ в скважину. И отворил дверь.
— Скрипка?
Он схватил юношу за руку и пожал ее.
— Значит, вы играете? — воскликнул он.
— Да.
— Та-та-та-таааа…
Вебер стоял на тротуаре, напевая какую-то мелодию и гримасничая.
— Та-тааа…
И он вопросительно взглянул на скрипача.
— Та-та-та-таааа… Узнаёте?
— Шостакович, — сказал молодой человек.
И Вебер бросился обнимать его.
— Вы русский? — спросил он.
— Да.
— Пошли!
Кротиха увидела, как монах впустил юношу и увел его в часовню. Там он снова вскарабкался на свою скамью и заиграл мелодию.
— Вынимайте скрипку!
Они играли вместе целый час.
Это походило на деревенскую ярмарку где-нибудь в Сибири. От такой музыки даже молитвенные скамеечки, и те готовы были пуститься в пляс. Наконец Вебер, обессилев, свалился на пол и заснул прямо на педалях органа.
А Кротиха не спускала глаз с молодого скрипача.
Он уложил инструмент в футляр, убедился, что Вебер крепко спит, вытащил у него из кармана связку ключей и вышел из часовни. Подойдя к невысокому зданию во внутреннем дворе, он отпер дверь самым большим ключом и поднялся на второй этаж.
Кротиха наблюдала за ним, перебираясь с крыши на крышу.
Вскоре юноша спустился, открыл зарешеченную дверь и вышел на улицу.
Кротиха шла по пятам за молодым музыкантом. Она проводила его до самого коллежа; на следующий день точно так же проследила за ним, когда он отправился на похороны отца Жана, а позже, к вечеру, в отель «Риц».
Там она узнала, что его зовут Андрей, что он работает на некоего Бориса Петровича Антонова и, как она, разыскивает Ванго.
Кротиха возвращалась к себе на крышу очень довольная. Теперь она напала на след. Этот след назывался Андреем, студентом консерватории. Кротиха знала его голос, его адрес и имя его шефа…
В тот вечер она еще не осмелилась признаться самой себе, что этот «след», с его скрипкой, растрепанной шевелюрой, грустными глазами и красивым лицом северянина, заставляет ее сердце пускаться в бешеный галоп.
16
Мадемуазель
Эоловы острова, 1 мая 1934 г.
Ванго высадили на островке Басилуццо. Он сразу же узнал этот утес, нависший над морем между вулканом Стромболи и островом Панареа.
На рассвете он окликнул рыбаков, которые прочесывали прибрежные скалы, вылавливая на мелководье между камнями рыб и осьминогов.
Эти люди даже не спросили, что он тут делает. Просто посадили его среди корзин с уловом.
Один из них стоял на носу и пел.
Слушая их разговоры, чувствуя покачивание лодки на волнах и вдыхая запах ее просоленного дерева, Ванго наконец осознал, что вернулся на родину.
Рыбаки жили на Липари и привезли его на этот большой остров.
Там он сел на пароход, регулярно ходивший до Салины. На палубе яблоку было негде упасть. Ванго притулился за спиной какого-то человека, спавшего на своем чемодане. Вдали на горизонте медленно поднимались две вершины его острова. Ванго пробрался в трюм; здесь он был единственным пассажиром без багажа; все остальные везли огромные узлы со съестными припасами и разными скобяными товарами. Некоторые из обитателей острова собирались безвыездно жить на нем до самой осени и запасались всем этим добром впрок, на три-четыре месяца.