Хэл колотил в двери Фобо, пока на грохот не высунулась Абаса.

— Ну и напугал же ты меня!

— Где Фобо?

— На совещании.

— Мне немедленно нужно с ним поговорить.

— Если это действительно так важно, то поторопись, парень! — крикнула жена сочувственника уже ему в спину. — Он всегда смертельно скучает на этих заседаниях!

Хэл тем временем уже несся вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Он одним махом преодолел расстояние до колледжа, в котором работал Фобо. Ему казалось, что его легкие наполнены горячим паром, но он не мог дать себе поблажки и, даже не отдышавшись, ворвался в комнату, где заседали жуки.

Попытавшись что-то сказать, он понял, что сначала надо немного успокоить дыхание.

— Что случилось? — вскочил со стула Фобо.

— Ты… ты должен… пойти со… мной! Вопрос… жизни или… смерти!

— Извините, джентльмены, — сказал сочувственник.

Десять очкецов кивнули и продолжили совещание, а сочувственник надел плащ, шапочку с антеннами и вывел Хэла наружу.

— Ну, что произошло?

— Слушай. Мне придется довериться тебе. Я знаю, что ты ничего не можешь обещать мне заранее. Но я надеюсь, что ты не выдашь меня нашим. Ты верносущный парень, Фобо.

— Ближе к делу, дружище.

— Так я и говорю: вы, очкецы, во многом отстав от нас, в эндокринологии разбираетесь не хуже нашего, а может, даже в чем-то нас и превзошли. Вы же проводили над ней какие-то опыты и брали у нее анализы! Вы должны знать хоть что-то об ее анатомии, психике и обмене веществ! Вы…

— Так ты это о Жанет? О Жанет Растиньяк, лалите?

— Да. Я прятал ее у себя в квартире.

— Я знаю.

— Ты знаешь? Но откуда? Я думал…

Очкец положил ему руку на плечо.

— Есть кое-что, о чем и тебе следовало бы знать. Я собирался рассказать тебе об этом сегодня вечером сразу после работы. Сегодня утром человек по имени Арт Ханах Пакаи нанял себе квартиру в здании, что стоит напротив нашего. Он объяснил это тем, что хочет жить среди нас, так как это ему поможет быстрее изучить наш язык и наши нравы. Но большую часть времени он прослонялся по нашему дому с сумкой, набитой, как я предполагаю, различной подслушивающей аппаратурой. И это из-за тебя. Его интересовал ты, а не мы. Однако хозяин дома следил за ним достаточно внимательно, так что ему не удалось пристроить ни одно из своих устройств.

— Пакаи — уззит.

— Можно назвать его и так. В данный момент он заперся у себя и наблюдает за нашим домом в мощный телескоп.

— И может слышать, о чем мы с тобой сейчас говорим — у него достаточно чувствительная аппаратура. Хотя стены здесь достаточно толстые и имеют звуконепроницаемые прокладки… Да ну его к Ч! Не до него теперь!

Наконец они добрались до квартиры Хэла. Очкец пощупал Жанет лоб и попытался приподнять ей веко, чтобы взглянуть на зрачок. Но веко не поднималось.

— Хм-м-м! Кальцификация внешнего кожного покрова увеличилась, можно сказать, достигла предела.

Одной рукой он откинул прикрывавшую ее простыню, а другой рванул за ворот тонкую ткань ночной рубашки, одним махом разорвав ее до подола. Девушка лежала обнаженная, молчаливая и прекрасная, словно шедевр неведомого скульптора.

Ее любовник издал сдавленный крик при подобном надругательстве над ее беззащитным телом, но потом прикусил язык, понимая, что Фобо руководил чисто медицинский интерес. (К тому же у очкеца она просто не могла вызывать никаких сексуальных эмоций.)

Дальше вообще Фобо повел себя очень странно: кончиками пальцев он стал выстукивать ее плоский живот и, приложив к нему ухо, прислушался к чему-то внутри, потом выпрямился и покачал головой:

— Не буду обманывать тебя, Хэл. Даже если мы сделаем все, что в наших силах, этого может оказаться недостаточно. Ее надо срочно отправить к хирургу: если мы успеем извлечь из нее яички прежде, чем они выведутся, то тогда, в сочетании с сывороткой, которую ты ей ввел, у нее появится шанс выкарабкаться.

— Яички? Какие яички?

— Потом объясню. Заверни ее, а я побежал звонить доктору Като.

Хэл бережно обернул Жанет одеялом. Она была жесткой, словно манекен. Смотреть на каменную маску было выше его сил, и он прикрыл ей лицо.

Заверещал телефон-браслет. Он машинально хотел включить его на прием, но тут же отдернул руку. Телефон продолжал звенеть — требовательно и настойчиво. Тут наконец Хэл сообразил, что если немедленно не отзовется, то это может показаться его начальству подозрительным.