Макнефф издал звук, словно его тошнило. С трудом справившись с собой, он зарычал:

— Ты, гнездилище порока! Да как можешь ты оставаться спокойным, узнав, что возлежал с развратным чудовищем?! Почему ты еще не вырвал себе глаза, взиравшие на нее с низким вожделением? Почему ты до сих пор не откусил себе губы, целовавшие ее насекомую плоть? Почему ты не отрубил руки, блудливо щупавшие эту чудовищную карикатуру на женское тело? Почему ты не вырвал с корнем член, которым ты…

— Макнефф! — попытался пробиться сквозь эту гневную тираду Фобо. — Макнефф!!

Похожая на череп голова медленно повернулась к сочувственнику. Глаза его мрачно сверкнули, а губы раздвинулись в ужасающей из улыбок — оскале ярости.

— Что? — пробормотал он, словно очнувшись.

— Макнефф, я хорошо знаю ваш психологический тип. Разве вы не планировали сохранить лалиту для себя, если она только останется в живых? Да-да, для себя. Для своих плотских утех! И не является ли основной причиной вашей ярости то, что ваши надежды не сбылись? В конце концов, у вас уже год не было женщины и…

Сандальфон разинул рот. Кровь бросилась ему в лицо, сделав его багровым, но тут же цвет сменился на трупно-желтый. Он зловеще ухнул, как филин:

— Довольно! Уззиты, отведите этого… это существо, называвшее себя человеком, в шлюпку.

Двое в черном приблизились к Хэлу отработанным за долгие годы маневром: спереди и сзади. Они уже привыкли, что арестованные никогда не оказывали сопротивления: перед представителями церкводарства любые преступники немели от страха. Поэтому и сейчас, невзирая на исключительность ситуации, так как Хэл был вооружен, они не ожидали от него никакого сопротивления.

Он и стоял с опущенной головой, ссутулившись, руки безвольно висели — типичный арестант, подходи и бери.

Но так он простоял не более одной секунды, а уже в следующую он превратился в свирепого тигра.

Уззит, подступавший к нему спереди, полетел кувырком, пачкая хлещущей изо рта кровью свой черный китель. Врезавшись в стену, он со стоном выплюнул несколько зубов.

А Хэл тем временем, крутанувшись на каблуках, уже впечатал с размаху свой кулак в пухлое объемистое брюхо того, что стоял у него за спиной.

— Уфф! — вот и все, что смог сказать на это уззит, и попытался рухнуть, но, оседая, наткнулся подбородком на предупредительно согнутое колено Хэла: раздался треск ломающихся костей, и уззит растянулся на полу, окончательно выйдя из игры.

— Осторожно! — завизжал Макнефф. — Он вооружен!

Рука уззита, лежавшего у стены, нырнула под китель, пытаясь вытащить из кобуры пистолет, но огромный фолиант в бронзовом переплете, брошенный Фобо, попал ему прямо в висок.

— Ты смеешь оказывать сопротивление, Ярроу! — кричал Макнефф. — Ты еще сопротивляешься!

— И еще как шиб сопротивляюсь! — проревел Хэл и устремился на сандальфона.

Макнефф занес плеть — семь тонких хвостов впились Хэлу в лицо и обвились вокруг его головы. Но он, словно и не почувствовав боли, обрушился всем весом на фигуру в пурпуре и свалил ее на пол.

Макнефф приподнялся на колени, но Хэл, рухнув рядом, дотянулся до его горла и с наслаждением его сдавил.

Лицо архиуриэлита посинело, он вцепился в запястья Хэла, пытаясь оторвать его руки от себя, но обезумевший козл только усилил хватку.

— Ты… не смеешь… сделать… — задыхаясь, просипел Макнефф, — не можешь… невозмож…

— Могу! И смею! — пыхтел Хэл. — Я всю жизнь мечтал сделать именно это, Порнсен!.. То есть Макнефф!

Вдруг весь дом заходил ходуном так, что задребезжали оконные стекла. И почти сразу же раздался ужасающий грохот. Воздушная волна ударила в окна, и стекла вылетели. Хэл растянулся на полу. Ночь снаружи превратилась в день. А потом снова обрушилась ночь.

Хэл поднялся на ноги. Макнефф продолжал лежать, ощупывая шею.

— Что это было? — спросил Хэл у Фобо. Тот молча направился к разбитому окну, не обращая внимания на кровоточащую царапину на щеке, и выглянул наружу.

— Случилось то, чего я так долго ждал, — наконец сказал он и, повернувшись к Хэлу, добавил: — С первой минуты как «Гавриил» приземлился, мы стали подрываться под него. И…

— Но ведь наши звуковые детекторы…

— …уловили шум подземных поездов, проходивших прямо под кораблем. Так мы и рыли только тогда, когда шли поезда, чтобы скрыть шум наших работ. Раньше поезда шли по туннелю каждые десять минут, но мы стали пускать их каждые две минуты, особенно под конец, и позаботились о том, чтобы это были в основном длинные товарняки.