– Чего же не сделать? – вовсю раздухарился Иван. – Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребёночком-то? С имя ведь возни да возни… знаешь сколько!

– Я уже пеленать умею, – похвасталась дочь Бабы-Яги. – Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю… и покажу.

Иван засмеялся:

– Ну, ну…

– Счас увидишь. – Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану. – Ложись.

– Зачем я-то?

– Я тебя спеленаю. Ложись.

Иван лёг… И дочь Бабы-Яги стала пеленать его в простыни.

– Холёсенький мой, – приговаривала она, – маленький мой… Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..

– У-а-а, у-а-а, – поплакал Иван. – Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..

Дочь Бабы-Яги засмеялась:

– А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька… Ну, вот… мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим… всё дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке.

Иван улыбнулся «мамочке».

– Во-от… – Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана… И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.

– Утютюсеньки, – ласково сказал Горыныч. – Маленький… Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись. Ну-ка?

– Мне не смешно, – сказал Иван.

– А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?

– По-моему, да, – признался Иван.

– Мамочка! – позвал Горыныч – Иди, сыночек обкакался.

Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой… Остолбенела. Молчала.

– Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришёл, а вы грустные. – Горыныч улыбался всеми тремя головами. – Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят… Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка… С косточками! – Горыныч перестал улыбаться. – С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! – загремел он хором. – Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!

– Горыныч, – почти безнадёжно сказал Иван, – а ведь у меня при себе печать… Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь… того… штука! Так что ты не ори тут. Не ори! – Иван – от страха, что ли – стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе. – Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он… Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то – глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лбa, будешь тогда…

Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк… Только ещё сказал тихо:

– Не балуйся с огнём. Шуточки у дурака.

Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.

– Возлюбленный мой, – заговорила она, – только пойми меня правильною я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое… тёпленькое, в простынках.

– Вот твари-то! – изумился Иван. – Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас!

И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.

– Доигрался, сукин сын?! – закричал он на Ивана. – Допрыгался?! Спеленали!

Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы…

– Эт-то что ещё такое? – зашипел он.

– Пошли на полянку, – сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку. – Там будет способней биться – Он опять посмотрел на Ивана… Укоризненно сморщился. – Прямо подарок в кулёчке. Как же ты так?

– Оплошал, Атаман… – Ивану совестно было глядеть на донца. – Маху дал… Выручи, ради Христа.

– Не горюй, – молвил казак, – Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то… Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!

– Какой у меня завтрак сегодня! – воскликнул Горыныч. – Из трёх блюд. Пошли.

И они пошли биться.

Скоро послышались с полянки тяжёлые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.

– А чего это он про три блюда сказал? – спросила дочь Бабы-Яги. – Он что, не поверил мне?

Иван молчал. Слушал звуки битвы.

– Не поверил – решила дочь Бабы-Яги. – Тогда он и меня сожрёт: я как десерт пойду.

Иван молчал.

Женщина тоже некоторое время молчала.

– А казак-то!.. – льстиво воскликнула она. – Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет?

Иван молчал.

– Я за казака, – продолжала женщина. – А ты за кого?

– О-о, – застонал Иван. – Помру. От разрыва сердца.

– Что, плохо? – участливо спросила женщина. – Давай я распеленаю тебя – И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась – Нет, подождём пока… Чёрт их знает, как там у них? Подождём.

– Убей меня! – взмолился Иван. – Приткни ножом… Не вынесу я этой муки.