Преемственность в именах, таким образом, в который раз оказалась наглядно связанной с преемственностью власти, при том что модель наследования «от уя к сестричичу» ни в коей мере не была традиционной и легитимной для русской правящей династии. Более того, мы не взялись бы утверждать, что, нарекая своего старшего сына Владимиром, Игорь напрямую рассчитывал именно на такой поворот событий (тем более что галицкий проект в конце концов завершился для Игоревичей трагически – они были повешены горожанами). Так или иначе Владимир Ярославич, нетривиальным образом отдавая свое имя сыну сестры, явно договаривался о долгосрочном сотрудничестве с новгород-северской княжеской семьей, которое оказалось столь значимым в династической судьбе обеих сторон и не утрачивало силы как при жизни старшего из двух тезок, так и много лет спустя после его смерти.

Все это как нельзя лучше соответствует изначальной стратегической направленности традиции имянаречения в русской княжеской династии, традиции, призванной поддерживать единство Рюриковичей, живых, умерших и еще не родившихся, в их праве на власть. Наделение непрямого родича собственным именем ради закрепления договора успело к концу XII в. стать привычным инструментом в практике выбора имени. Однако род продолжал разрастаться, а внутридинастические браки заново сближали разошедшиеся было ветви огромной княжеской семьи, система наследования властных привилегий все усложнялась и отчасти расплывалась, так что традиционные антропонимические средства начали использоваться в неожиданных целях. Не исключено, что сама возможность передавать свое имя свойственникам и родственникам по женской линии отражала некую более общую тенденцию, в русле которой родство через женщин смогло бы играть большую роль в передаче власти и пресловутый андроцентризм династии Рюриковичей был бы отчасти редуцирован. Однако потрясения, ожидавшие страну и правящий род в XIII столетии, не оставляли пространства для естественной и постепенной эволюции династического обихода.

Существенно, что имена, это символическое родовое имущество, во всех ситуациях, о которых нам приходилось говорить выше, не ушли из русского правящего рода. Сложнее, а быть может и интереснее, обстояло дело, когда Рюриковичи вступали с помощью имен в договорные, союзнические отношения с половцами, этими заклятыми друзьями русских князей, ради борьбы с которыми род то и дело объединялся. В то же время практически никакая княжеская внутриродовая распря в XII столетии не обходилась без того, чтобы одна, а то и обе противоборствующие партии Рюриковичей не вовлекли в нее половцев в качестве союзников.

Для создания и укрепления подобных союзов средневековый мир знает самое универсальное и действенное средство, к которому русские князья прибегали весьма охотно, – это междинастический брак. Из летописи нам известны около 10 случаев женитьбы Рюриковичей на половецких принцессах, тогда как на практике таких эпизодов, по-видимому, было несколько или даже заметно больше [92] . Однако не менее эффектным и эффективным приемом оказывалось дарение имени, которое могло сочетаться с междинастическим браком в различных комбинациях, а могло, судя по всему, работать и без него.

Вновь обратившись к уже обсуждавшейся семье Игоря Святославича Новгород-Северского, мы без труда заметим, что этот князь искал союза не только со своими свойственниками-Рюриковичами, но и с половцами. Мы довольно много знаем, например, о драматической, а во многом и трагической истории его длительных взаимоотношений с половецким правителем Кончаком. Отношения эти, по всей видимости, не сводились к собственно политическому союзу, но несли на себе отпечаток личной дружбы, закончившейся (а возможно, и не вполне закончившейся) нелепым походом Игоря в степь и его знаменитым пленением. Заметим, что плен и последующий побег русского князя не помешали сыну Игоря – уже упоминавшемуся Владимиру – вступить в давно задуманный старшими династический брак с дочерью Кончака, а впоследствии и благополучно вернуться с молодой женой и «с дтдтемь» к отцу на Русь (рис. 5) [93] .

Не менее существенно, что у Кончака был сын, ставший по прошествии времени его главным наследником, которому русский князь подарил свое имя. Однако этот половецкий наследник, которому суждено было стать «болиише (sic! – А. Л., Ф. У.) всихъ Половець» [94] и погибнуть от рук татаро-монголов незадолго до битвы на Калке, отнюдь не звался *Игорем Коннаковинем. От союзника своего он замечательным образом получил в дар его крестильное имя Юрий (Георгий) и стал, тем самым, Юрием Кончаковичем [95] . Отметим, кстати, что антропоним Юрий, Тюрги или Юрги фигурирует не только в русских, но и в китайских источниках, описывающих победоносное шествие монгольских завоевателей [96] .

Рис. 5. Связи Игоря Святославича и Кончака

Политико-ономастические комбинации могли, по-видимому, быть и более сложными. Известны, например, два половецких князя, постарше и помоложе, Белук и Кза, причем последний, как и Кончак, упоминается не только в летописи, но и в «Слове о полку Игореве». Они находились в тесных союзнических отношениях между собой, им случалось, в частности, нести совместный значительный урон от набегов русских князей [97] . Однако в определенный момент, когда очередной семье Рюриковичей, на этот раз возглавляемой Ростиславом Мстисла-вичем – отцом уже знакомых нам Романа, Давыда, Рюрика и Мстислава (см. рис. 1 на с. 68), – понадобилось заключить мир с кочевниками, этот договор половцев с Русью ознаменовался тем, что старший из двух половецких партнеров, Белук, выдал дочь за одного из сыновей Ростислава – Рюрика (этот Рюрик в нашем рассказе уже фигурировал в качестве дяди и покровителя рано осиротевшего Мстислава Мстиславича Удатного, см. рис. 1 на с. 68) [98] , а младший половецкий партнер по этой сделке, Кза, получил для своего наследника имя другого сына русского князя – Романа. В результате на исторической арене появился Роман Кзич, со временем также занявший весьма высокое положение среди половцев (рис. 6).

Здесь мы снова сталкиваемся с тем, что наследнику половецких князей достается крестильное, христианское имя русского князя, а не родовое, мирское, такое как Игорь, Святослав, Мстислав или Всеволод. Аналогичную картину мы наблюдаем практически во всех случаях появления «русских» имен у половцев, будь то Глеб Тириевич, Даниил Кобякович или Василий Половчин. Есть, в сущности, лишь одно исключение – Ярополк Томзакович, но уникальность этого случая сама по себе довольно симптоматична [99] .