Шрифт:
– [Вы] распеваете, подбирая колоски. Неужели Преждерожденного не мучает раскаяние?
Подобный Лесу не остановился и не перестал петь. Но Цзыгун [продолжал] спрашивать без конца, пока тот не поднял голову и не сказал:
– В чем же мне раскаиваться?
– С какой радости Преждерожденный поет, подбирая колоски? [Быть может]
В юности не трудился,В зрелости не боролся,В старости [остался] без жены и сыновей,А смертный час уж близится! [61] .61
Четверостишие заимствовано, по-видимому, из народных песен того времени, хотя в своде песен («Ши цзин») оно отсутствует.
– То, что меня радует, у всех людей, напротив, вызывает печаль, – с улыбкой ответил Подобный Лесу. – «В юности не трудился, в зрелости не боролся» [62] – поэтому-то и сумел прожить столько лет. «В старости [остался] без жены и сыновей, а смертный час уж близится!» – этому я и радуюсь.
– Как можете вы радоваться смерти? – спросил Цзыгун. – [Ведь] смерти люди боятся, а долголетию радуются.
– Смерть и жизнь подобны возвращению и отправлению [63] . Откуда мне знать, что умерев в этом [случае], не родишься в другом [случае]? Ведь я знаю [только], что они [жизнь и смерть] не походят друг на друга. Откуда мне знать, не заблуждается ли тот, кто добивается жизни? Откуда мне также знать, не будет ли моя нынешняя смерть лучше, чем прошедшая жизнь? – Таков был ответ Подобного Лесу.
62
«…нe поборолся» – один из тезисов даосов, направленных против конфуцианского идеала («благородного мужа»), обязанного добиваться «славы», т. е. почестей и богатства (см. «Изречения», гл. 15,1, 342).
63
Этот фрагмент позже стали толковать в буддийском духе.
Цзыгун выслушал его, но не понял. Вернулся и сообщил [обо всем] учителю.
– Я знал, что с ним следует поговорить, – сказал учитель. – Так и оказалось. Он обрел [мудрость], но не до конца.
Цзыгун устал учиться и сказал Конфуцию:
– Хочу отдохнуть.
– В жизни нет отдыха, – ответил Конфуций.
– Значит [мне], Сы, негде отдохнуть?
– Есть где. Взгляни вот туда и узнай, где найдешь отдых. И простор и высота!
И могильный курган! И заклание скота! И жертвенный треножник!
– Как величественна смерть! – воскликнул Цзыгун. – Для благородного мужа – отдых, для ничтожного человека – падение ниц.
– Ты познал ее, Сы! Всем людям понятна радость жизни, но не всем – горечь жизни; всем понятна усталость старости, но не всем – отдых в старости; всем понятен страх перед смертью, но не всем – покой смерти [64] .
Яньцзы сказал:
– Как прекрасна была смерть для древних! Для достойных [65] она – отдых, для недостойных – падение ниц. Смерть – конец свойств. Древние называли мертвого вернувшимся. Если мертвого называть вернувшимся, то живого – странствующим. Если странствующий забывает о возвращении, [он] становится бездомным. Когда один становится бездомным, его порицают все. Когда же [все] в Поднебесной становятся бездомными, разве найдется мудрый, чтобы их порицать!
64
«Покой смерти» – даосский тезис, который провозглашается устами противника даосизма (один из полемических приемов).
65
«Для достойных» (жэнь) – очень сложный термин, обычный перевод которого – «гуманный» – не отвечает его содержанию. Здесь для даосов принимается значение «достойный», для конфуцианцев – «милосердный».
Что за человек тот, кто уйдет из родных мест, покинет всю свою родню [66] , бросит свой дом, свое достояние, уйдет бродить на все четыре стороны и не вернется? Все непременно назовут его безрассудным, безумным. А что за человек тот, кто ценит [свое] тело и жизнь, хвастается своими способностями и мастерством, создает себе имя и славу, кичится перед живущими и забывает о [своем] конце? Все непременно назовут его умным, дальновидным мужем. Оба они ошибаются, однако все похвалят второго и осудят первого. Только мудрый человек ведает, кого одобрить, а кого осудить.
66
«Вся родня» (лю цинь) – шесть степеней родства – термин, который в узком смысле обозначает родственников в пределах одной семьи и в широком – большую семью и свойственников.
Некто спросил учителя Лецзы:
– Почему ты ценишь пустоту?
– В пустоте нет ценного, – ответил Лецзы и продолжал: [Цело] не в названии. Нет ничего лучше покоя, нет ничего лучше пустоты. В покое, в пустоте, обретаешь свое жилище, [в стремлении] взять, отдать теряешь свое жилище. Когда дела пошли плохо, [прежнего] не вернешь игрой в «милосердие» и «справедливость» [67] .
67
«Милосердие» и «справедливость» (жэнь, и) – эти термины часто служат синонимом конфуцианского учения. Ср. «Дао дэ цзин», § 38.
Вскармливающий Медведя [68] сказал:
– Движение и вращение не имеют конца. Но кто ощутит тончайшие изменения неба и земли [вселенной]? Ведь из-за утраты вещей там – изобилие здесь, из-за полноты здесь – недостаток там. Утраты и изобилие, полнота и недостаток следуют то за жизнью, то за смертью. Кто ощутит то неуловимое мгновенье, когда смыкаются друг с другом приход и уход? Воздух <эфир> у каждого нарастает не сразу, форма [тело] у каждого утрачивается не сразу. Не ощущаешь, [когда] они созревают, [когда] они утрачиваются. Так же с каждым днем, от рождения и до старости меняются внешний вид человека, цвет, разум, поведение. Кожа [у него] изменяется, ногти, волосы то вырастают, то отпадают. Ведь они со времени младенчества не останавливаются [в росте], не остаются неизменными. Но этот миг [перехода] ощутить нельзя, понимают его много позже.
68
Вскармливающий Медведя (Юй Сюн, Юйцзы), по преданию, – наставник чжоуского царя Прекрасного (Вэньвана, XII в. до н. э.), автор «книги» в 22 главы. Его устами в данном фрагменте передаются догадки даосов о сохранении вещества и о переходе количества в качество.
Некий цисец [69] не мог ни есть ни спать: опасался, что небо обрушится, земля развалится и ему негде будет жить. Опасения эти опечалили другого человека, который отправился к нему и стал объяснять:
– Зачем опасаешься, что обрушится небо? Ведь небо – скопление воздуха [70] , нет места без воздуха. Ты зеваешь, дышишь и действуешь все дни в этом небе.
– [Если] небо действительно скопление воздуха, то разве не должны упасть солнце, луна, планеты и звезды? – спросил цисец.
69
Притча Лецзы об этом цисце осталась жить в Китае и доныне в виде поговорки «опасения цисца», означающей беспочвенный страх.
70
Материалистическое понимание неба, как и общего строения мира, ясно выраженное Лецзы, не позволяет думать, что он верит в миф о починке небосвода Нюйва. Поэтому критика данного мифа у Ван Чуна («Лунь хэн», – VII, 105), развивавшего учение Лецзы о ци, направлена не против Лецзы.