Энсон неожиданно опустил руки и, сев за стол, стал искать на связке ключ от ящика стола.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – хрипло спросил он.

– Нет, Энсон.

Он налил себе полбокала виски, выпил, а затем открыл дверь в холл.

– Пойдем, – сказал он.

Долли заколебалась:

– Энсон… Я все же поеду с тобой сегодня за город. Ты ведь понимаешь, не так ли?

– Конечно, – резко ответил он.

В машине Долли они отправились на Лонг-Айленд, и сердца их, как никогда раньше, бились почти в унисон. Они знали, что это должно было случиться, но только не под взглядом Полы, напомнившим им о том, что им чего-то не хватало, а тогда, когда они окажутся наедине посреди тихой жаркой ночи на Лонг-Айленде, которой не было до всего этого никакого дела.

Имение в Порт-Вашингтон, где они должны были провести выходные, принадлежало кузине Энсона, вышедшей замуж за медного фабриканта из Монтаны. Бесконечная подъездная дорожка начиналась от сторожки, ведя извивами под свежепосаженными тополями прямо к огромному, выкрашенному в розовый цвет особняку в испанском стиле. Энсон раньше часто приезжал сюда погостить.

После ужина они танцевали в клубе «Линкс». Около полуночи Энсон убедился, что кузины не собираются уезжать раньше двух утра, после чего сказал всем, что Долли устала; он проводит ее домой, а потом вернется на танцы. Слегка дрожа от возбуждения, они сели в позаимствованную у кого-то на время машину и поехали в Порт-Вашингтон. Он приказал остановить у сторожки, вышел и заговорил со сторожем:

– Карл, когда пойдешь в обход?

– Сейчас собираюсь.

– А потом вернешься и будешь здесь, пока все не приедут?

– Да, сэр.

– Отлично. Слушай: если какой-нибудь автомобиль, все равно чей, свернет к воротам, сейчас же звони в дом! – И он сунул в руку Карла пятидолларовую бумажку. – Все ясно?

– Да, мистер Энсон. – Будучи слугой старой закалки, он и глазом не моргнул и даже не улыбнулся. Но Долли все равно сидела, стараясь на него не смотреть.

У Энсона был свой ключ. Войдя, он смешал коктейли для себя и для нее – Долли к своему не притронулась, – затем предусмотрительно поискал телефон и проверил, будет ли слышно звонок в их комнатах, которые располагались на первом этаже.

Спустя пять минут он постучался в дверь комнаты Долли.

– Энсон, это ты?

Он вошел, закрыв за собой дверь. Она была в постели и взволнованно вытянулась, опираясь локтями на подушку; сев рядом, он обнял ее.

– Энсон, милый…

Он ничего не ответил.

– Энсон… Энсон! Я тебя люблю… Скажи, что ты меня любишь. Скажи мне – почему ты не говоришь? Даже если это не так, скажи!

Он ничего не слышал. Глядя поверх ее головы, он заметил, что и здесь на стене висит портрет Полы.

Он встал и подошел к стене. Тускло блеснула рама в трижды отразившемся от нее лунном свете – за стеклом виднелась размытая тень совершенно незнакомого лица. Чуть не плача, он развернулся и с отвращением поглядел на маленькую фигурку на постели.

– Что за глупость! – едва разборчиво сказал он. – И о чем я вообще думал? Я тебя не люблю! Тебе лучше дождаться того, кто будет тебя любить! Я тебя совсем не люблю, понимаешь?

Он говорил отрывисто – и торопливо вышел за дверь. Оказавшись в гостиной, он дрожащими руками налил себе выпить, и в этот момент неожиданно открылась входная дверь и вошла его кузина.

– Ах, Энсон! Мне сказали, что Долли себя плохо чувствует? – обеспокоенно начала она. – Я слышала, что ей плохо…

– Да ничего страшного, – перебил он ее, произнося слова как можно громче, чтобы было слышно в комнате Долли. – Она просто немного устала. И пошла спать.

Долго еще после этого Энсон верил, что сам Господь-хранитель иногда вмешивается в людские дела. Но Долли Каргер, глядя на потолок и не в силах уснуть, больше никогда и ни во что уже не верила.

Когда осенью следующего года Долли вышла замуж, Энсон находился по делам в Лондоне. Свадьба произошла так же неожиданно, как и свадьба Полы, но подействовала на него иначе. Поначалу он счел это забавным и мысли о свадьбе Долли вызывали у него лишь смех, но потом эти мысли стали его угнетать: он почувствовал, что стареет.

Было во всем этом что-то повторяющееся – а ведь Пола и Долли принадлежали к разным поколениям! Он чувствовал себя, словно человек лет сорока, услышавший, что дочь его старинной пассии вышла замуж. Он отправил поздравление; в отличие от отправленного Поле, оно было искренним, ведь Поле он на самом деле никогда не желал счастья в браке.

По возвращении в Нью-Йорк его сделали совладельцем фирмы, и теперь, поскольку у него стало больше обязанностей, свободного времени стало гораздо меньше. Отказ страховой компании оформить ему полис страхования жизни произвел на него такое сильное впечатление, что он на год бросил пить и стал всем рассказывать, что самочувствие у него теперь значительно улучшилось. Но мне кажется, что он сильно скучал по своим веселым историям в духе «Автобиографии» Челлини, которые играли столь значительную роль в его жизни, когда ему было двадцать. Но йельский клуб он не покинул. Здесь он являлся фигурой, яркой личностью и хранителем традиций своего выпуска, покинувшего университет вот уже семь лет тому назад и понемногу дрейфовавшего в сторону более трезвых пристанищ, но не слишком быстро, и все благодаря его присутствию.