Когда Милли и Джим прибыли, то обнаружили, что они последние. Ужасно! Неужели им понадобилось так много времени, чтобы втиснуть Джима в смокинг? Какой бред! Этот вечерний дресскод!

Милли не первый раз видела Давину, но эта женщина по — прежнему вызывала у нее тревогу и неприязнь. До настоящего времени Милли занималась совершенно неженскими исследованиями и проводила время с ровесниками — мужчинами — так сложилось довольно рано благодаря ее отношениям с Джимом. Поэтому Давины этого мира были для нее даже страннее, чем Давина сама по себе: они болтали о вещах, о которых Милли не имела ни малейшего представления, да и не жаждала иметь.

Джон Холл так трогательно им обрадовался, что это окупило все их усилия; несмотря на ценность Джима для Макса, они, скорее всего, отклонили бы приглашение, если бы Джон не умолял их приехать прошлым вечером. Бедный парень был в ужасе — но это характерно для Джона, прежде такого одинокого, застенчивого и неуверенного в себе, пока он не подружился с Хантерами в Калифорнии.

Конечно же, Давина не могла оставить их в покое. Подобное нисколько не удивило Милли, знавшую о репутации мачехи: увидеть привлекательного мужчину, наброситься на него, а потом, когда он станет излишне пылким или прилипчивым, с визгом бежать к мужу за помощью. Привлекательная внешность Джона делала его неизбежной мишенью Давины. Ее жуткая служанка Уда явно пришла к такому же выводу и пичкала беднягу мартини, которое пить он явно не хотел. «Какая у нее здесь роль?» — думала Милли, следя за прислугой.

Это было ее единственным развлечением, особенно учитывая преимущественно мужское окружение. При обычных обстоятельствах Милли просто приняла бы участие в беседе мужчин. Но в присутствии Давины такое не пройдет! Как и в присутствии беременной миссис Маркофф, третьей женщины в компании, которая, судя по лицу, явно восхищалась Давиной.

Милли припомнила все, что она узнала о мачехе от Джима — ее единственного источника информации об этой семье, отвечавшей за издание его книги, так как непосредственно печатью изданий Чабба занималась «Типография Танбаллов», а оформлением — «Имаджинекс дизайн». О господи, пусть «Бог спирали» воплотит в жизнь все связанные с ним надежды!

Эмигрантка из Югославии двадцати шести лет, прожившая в Америке лет десять — первое, что вспомнила Милли. Давине посчастливилось приглянуться большому модельному агентству, и она стала топ — моделью, особенно известной рекламными роликами в пенной ванне, и ей хорошо за это платили. Однако ее сердце все еще пребывало в стадии визуального проектирования, как и будущее. Руководство издательства Чабба утверждало, что те лучшие, кто владеет искусством создания книг, чрезвычайно привлекательны для большинства. Так как основными заказчиками рекламной продукции Давины являлись профессиональные издательства, а Макс был единственным издателем прессы Чабба, она соблаговолила обратить внимание на него.

Милли не думала, что милейший старина, Дон Картер, который был руководителем Джима в процессе написания и редактуры книги, имел достаточно смелости, чтобы воспрепятствовать вхождению Давины в этот особенный мир небольшого академического издательства. А дальше понеслось.

Ей действительно только двадцать шесть? Нет, решила Милли, ей наверняка уже стукнуло тридцать. Высокая, худая, как щепка, но изящная. Ей повезло — Милли критически осмотрела Давину, — что у нее узкое телосложение; будь у нее широкий таз, и между худенькими, как руки, ногами образовалась бы огромная щель. Неплохая грудь второго размера, тонкая талия, что соответствует телосложению, и длинный торс, в противовес коротким ногам. Одевается она очень хорошо, а ее темно — коричневые волосы достаточно густые, чтобы, следуя моде, оставлять их свободно ниспадающими на спину. Прекрасная белая кожа без изъянов, тщательно выщипанные выгнутые брови, длинные ресницы и поразительно живые голубые глаза. И все же, продолжала размышлять Милли, губы слишком большие, а нос, хоть и прямой, слишком широкий. Очерченные скулы спасают ситуацию, вкупе с этими невероятными глазами. Милли посетило озарение: Давина выглядит, как выглядела бы горгона Медуза, пока боги не лишили ее красоты!

— У меня не такая высокая талия, чтобы носить короткие платья, — сказала Давина Милли; легкий иностранный акцент делал ее высокий звонкий голос еще более особенным.

— Не думала, что короткие платья подчеркивают талию, — ответила Милли. — Сколько уже Алексису?

— Три месяца. — Она издала легкомысленный смешок. — Я думала, что подарила Максу столь долгожданного наследника, но раз — и объявился Джон! И теперь я заколола откормленного теленка в честь возвращения блудного сына.

— Но Джон — не блудный сын, — заметила Милли. — Тот был изгнан, потому что промотал наследство, насколько мне помнится, а Джон стал жертвой обстоятельств против своей воли.

Искрящиеся весельем глаза потемнели, в них появилось сомнение; Давина передернула плечами и быстро отошла.

Комната была обставлена по последней моде, и Милли она вполне понравилась. Милли нашла удобное кресло, чтобы спокойно понаблюдать за окружающими, пока есть возможность. Правда, приглашенных было слишком мало. Ее взгляд остановился на Джиме, разговаривающем с Джоном, и мысли вернулись ко вчерашнему дню: его внезапное прибытие поздно вечером поразило ее, а вот Джим… нет, не ждал, но казалось, предчувствовал.

Они познакомились в Калифорнии, когда все трое стали посещать дополнительный курс по химии в Калтехе. Вероятно, они сошлись благодаря любви Джона к уединению, которое вполне соответствовало изоляции самих Джима и Милли. О причине такого поведения Джон никогда не распространялся, но был также, как и они, настроен против этого жестокого и назойливого мира. Он не нуждался в деньгах, но сумел не примешивать собственное благосостояние к их дружбе. Эти два года в Калифорнии подарили им много прекрасных мгновений; они много времени проводили на пляже, экономя, чтобы перекусить на побережье в кафе, слушали Элвиса Пресли, «Эверли Бразерс» [8] и «Коастерс» [9] , столь новых и волнующих в то время. Женщины находили Джона чрезвычайно привлекательным и вовсю с ним заигрывали, но он игнорировал их попытки. Что бы ни грызло его изнутри, оно приносило ему только горечь и боль. Друзья догадывались, что его состояние связано со смертью матери, но он никогда не рассказывал им всего полностью, а они — по крайней мере Милли — не спрашивали. Она предполагала, что Джим знает больше ее.