– А у тебя, Роман Федорович, не бегают? Я со своими беглецами способен справиться, сядь, пожалуйста, и выслушай!

Похоже, временное помутнение барона так же резко прекратилось, как и началось. Он отбросил ташур в сторону, попав им в своего адъютанта Ружанского, который был бледен и оцепенел от ужаса. Очевидно, он, в отличие от меня, уже не первый раз становился свидетелем вспыльчивости барона, которая, как я узнал позже, частенько приводила к трагическим для его оппонентов последствиям. Унгерн сел на подушки, подлил себе кофе и совершенно спокойным голосом произнес:

– Рассказывай, Резухин. Про беглецов мне расскажи.

– Офицеры Анненковского полка в бега подались. Весь офицерский взвод – сорок человек. Глумова зарубили и ночью, разбившись на две группы, ускакали в степь. Я, как узнал, чахар за ними послал на свежих конях по следу. За каждую голову беглеца посулил по пять долларов серебряных. Догнали! Изрубили к ебеням всех подчистую. Головы привезли и лошадей пригнали.

– Сколько голов? – нахмурился Унгерн.

– Тридцать шесть, почти всех, кто дезертировал. Я сам каждую осматривал с офицерами. Чахары ведь за звонкую монету могли и чужие головы привезти, мерзавцы они отчаянные. Но нет, не обманули в этот раз, хорошо сработали и почти без потерь, застигли неожиданно, можно сказать, сильно повезло. Деньги им выплатил в полном объеме, не жаловались.

– Хорошо. – Похоже, отчетом Резухина Унгерн остался доволен. Сделал глоток кофе и просил продолжать.

– Китайские купцы еще посылают караваны из Пекина и Калгана. Очевидно, вести о нашей осаде города еще не успели слишком распространиться. Это играет нам на руку. Подъесаул Хоботов на днях прибыл из далекой разведки, которую вел со своими людьми на юго-западе от Баруна. Ему удалось захватить караван из сотни верблюдов и привести его в наш лагерь. Теперь у нас есть достаточно продовольствия, кофе и табака. Есть еще рис и консервы. Кроме того, появился значительный запас вина, магайло, ханшина и несколько брикетов курительного гашиша.

– Вот это новости, Резухин! – настроение у барона мгновенно стало замечательным. – Хвалю! Весь алкоголь, один брикет гашиша, кофе, рис и консервы передашь вместе с частью верблюдов моему новому интенданту Рериху. Анненковский полк расформировать! Вместо него сформировать Второй Конный полк и передать его незамедлительно под командование Хоботову! Пусть продолжает в том же духе. Что-то еще?

– К нам прибыла Тибетская сотня в составе восьмидесяти сабель. Подарок от Далай-ламы. Все всадники на отличных конях, замечательно обмундированы и вооружены. Изумительные стрелки, на скаку из винтовок бьют без промаха, выносливы как черти и такие же страшные на вид.

– Давай сюда коньяк, Резухин! Нарушу пост, ей-богу! – Унгерн заулыбался, вскочил на ноги и обнял приятеля. – Тибетскую сотню и часть чахар передашь моему хорунжему Тубанову, нам отчаянные вояки очень пригодятся.

Наутро, забрав часть верблюдов с грузом, в сопровождении чахар и тибетской сотни мы прибыли в лагерь на Керулен. Буквально в течение одной недели я стал свидетелем сразу нескольких казней, которые можно было считать показательными. Для меня также важным открытием стал факт наличия в Азиатской дивизии сложной системы средневековых наказаний и целого клана карателей и палачей, которых бойцы боялись не меньше чем Унгерна.

Почти сразу после прибытия с Баруна в лагере на Керулене прошел импровизированный праздник, сопровождавшийся распитием магайло (так называлось китайское рисовое вино). На мясо зарезали несколько верблюдов, варился рис, бойцам выдали табак. Настроение в лагере было действительно праздничное, и за радостными хлопотами не сразу заметили исчезновение из расположения дивизии адъютанта генерала Унгерна поручика Ружанского. Прошло чуть меньше суток, прежде чем сам барон хватился пропажи. Тут уже выяснилось, что Ружанскому по подложным документам удалось получить 15 000 золотых рублей, с которыми он скрылся в неизвестном направлении. Несложно было догадаться и о первом пункте назначения молодого офицера. Его жена с несколькими другими офицерскими женами была за пару дней до этого отправлена в монастырь Бревен-хийд, где разворачивался госпиталь для многочисленных раненых. Я посчитал неразумным содержать больных в антисанитарных условиях на территории лагеря, получил от барона добро и договорился по своим связям с ламами Бревен-хийда, вверив им заботу о попечении над больными бойцами. Кроме того, барышням в монастыре намного безопасней, да и Унгерн был чрезвычайно рад избавиться от них, считая женщин чуть меньшим злом, чем евреев и большевиков. Именно в этот монастырский лазарет по хайларскому тракту, судя по всему, направлялся Ружанский, и перехватить его следовало как можно раньше.

Унгерн был в бешенстве. Он отправил в погоню Нечаева, дав тому полсотни чахар на свежих конях, и те немедленно отправились в путь. Значительная фора по времени не спасла адъютанта. Он почти сразу за лагерем сбился с пути, а увесистая сумка с золотыми рублями была солидной ношей, которая не позволяла развить достаточную скорость. Нечаев появился в Бревен-хийде немного раньше Ружанского, сразу же арестовал его жену, которая под пытками созналась в том, что по предварительной договоренности ожидала своего мужа и заранее подготовилась к побегу.

Разумеется, Ружанского схватили и взяли под арест. Золото отправили в лагерь, откуда прибыл один из главных карателей барона хорунжий Евгений Бурдуковский, которого в дивизии все звали просто Женей. Этот забайкальский гуран-полукровка первое время был денщиком барона, теперь же выполнял роль главного экзекутора и с этой ролью справлялся замечательно. Косая сажень в плечах, рябое скуластое лицо, узкие глаза-щели, широкий рот, способный поглотить за раз десяток котлет и четверть водки, хриплый голос и монгольская остроконечная желтая шапка с висячими ушами, грязный монгольский халат и громадный ташур в ручищах – весь его вид говорил о свирепом нраве.