А ведь она первый раз в жизни так попала.

Мужики вокруг всегда были одинаковые: все зануды, строят из себя хохмачей и балагуров, поют песни под гитару, ходят в походы — на вид настоящие крепкие парни, а на самом деле просто истеричные бабы. Любые отношения выливались в жуткие обиды, — например, во время экзаменов, когда твоя работа получается интересней, и оценка у тебя выше, и опыты нестандартные, а их, понятное дело, это бесит. Для них женщина в науке — как гвоздика в петлице. Так, просто чтобы оживить строгий деловой костюм… Сколько раз, с самого детства, приходилось доказывать, что ты не верблюд. Специально спускаться на лыжах с самых высоких горок, чтобы у этих индюков рты раскрылись от восхищения, в универе браться за самые сложные темы, к которым они и на пушечный выстрел не приближались.

И ей удалось доказать, что она чего-то стоит, правда с ущербом для личной жизни. Вечно нездоровое соперничество, нелепые интриги. Но зато из всех однокурсников и однокурсниц она одна после окончания нашла интересную работу. Большинство девиц — а было их немного — выскочили замуж, за своих же, с факультета. Мужики занимаются наукой, а эти сидят с детьми. Потом они могут рассчитывать только на место «химички» в школе. Некоторые парни остались в универе, кого-то закинули по распределению в Тмутаракань, многие сидят в «почтовых ящиках», штаны протирают.

Все говорили, что ей повезло. Ну и пусть. Но везет только тем, кто заслуживает. Ее пригласили в созданную где-то в семьдесят втором лабораторию по разработке химического… Вообще-то, официально цели звучат по-другому, но ежу понятно, что речь идет о химическом оружии. Оно необходимо стране, чтобы оказать достойный отпор агрессивному империализму! Конечно, Соню не сильно волновали проблемы мировой политики, просто в любом случае гораздо интереснее заниматься живым, развивающимся делом, чем мыть мензурки в каком-нибудь сонном НИИ.

С Кукушкиным ни о каком соперничестве и речи быть не могло. Это были отношения настоящие! Странные немного, непонятные, иногда пунктирные, эпизодические, но ей нравилось. Теперь, похоже, впереди тупик. А удивительнее всего, что ее это так волнует!

— Давай свернем здесь. Эта улица никуда не ведет.

Они давно уже свернули с Фонтанки, углубились в дремучую достоевщину обшарпанных улочек, плетущих узлы вокруг Владимирской церкви.

— И что ты мне скажешь?

— А что ты хочешь услышать?

— Правду.

— Хорошо. Лабораторию вскоре закроют.

— У тебя информация более достоверная, чем у Семенова?

— Да.

— Как так получилось? Ведь он же завлаб.

— А ты что, не понимаешь, в чем дело??

— Догадываюсь.

В темноте лица Кукушкина не было видно, но Соня буквально кожей почувствовала его ироничную усмешку.

— Ну и о чем же ты догадываешься?

— Нас закрывают, потому что делу хотят придать больший уровень секретности! Наш «ящик» их уже не устраивает. А ты у нас самый перспективный. Тебя и возьмут. Одного.

Кукушкин дернулся.

— Не они! — Он говорил горячим, взволнованным шепотом. — Дело не в пресловутой моей перспективности, а в том, что я действительно занимаюсь делом, и не видит этого только слепой. А Семенов твой просто свадебный генерал.

— А я?

Он поцеловал Соню, просто чтобы успокоить, чтобы она ни о чем не спрашивала, не допытывалась. Чтоб не лезла не в свое дело…

Они стояли под фонарями во дворе толстовского дома на Рубинштейна. Сами того не замечая, занятые пререканиями и спорами, они сделали круг и снова вышли почти что к Фонтанке. Для немногочисленных прохожих это была еще одна романтическая парочка, гуляющая по вечернему Ленинграду. Сейчас они просто целовались.

— Ладно, прекрати!

В этом весь Кукушкин! Так грубо прервали его ярчайшее проявление мужественности, а он даже не обиделся. Скорее, заинтересовался.

— Ну!

— Моральный аспект тебя, естественно, не волнует! День за днем переливаешь туда-сюда ядовитые соединения и даже не думаешь, для чего они предназначены!

— Я ученый. И ты, кстати, тоже.

— Я человек! И не могу принимать всерьез те подростковые бредни «про тварей дрожащих и право имеющих», которыми ты меня кормил поначалу!

— Достоевского не трогать! — Кукушкин попытался улыбнуться по-доброму, перевести все в шутку.

— А я его и не трогаю! Просто надо отвечать за то, что ты делаешь!

Соня вспомнила, как во время одного из их первых свиданий Кукушкин гневно рассказывал, что на уроках литературы в школе любую книгу умудряются испоганить, но вот с «Преступлением и наказанием» школьным придуркам разделаться не удалось. Для него она оказалась откровением. А на ленинградских улицах Достоевский в каждом кирпичике, в каждом булыжнике мостовой. Соня тогда сказала, что тоже любит Достоевского.