Оксеншерн пожал плечами.

– Тем не менее могло случиться что угодно. Люди Тилли разбойничают там по всей территории. Они не находятся на императорской службе. Не прямо, по крайней мере. Разве эти наемники вспомнят об указах Фердинанда, если их банда поймает курьера и захочет его пограбить? И еще меньше их волнуют голландские охранные грамоты.

Король нахмурился, но спорить не стал. Он знал, что Аксель, скорее всего, прав. Германия представляла собой сейчас сплошной шабаш ведьм. Любое преступление было не только возможно, но уже происходило бесчисленное количество раз.

Густав вздохнул. Он переплел толстые пальцы обеих рук, вывернул их и щелкнул суставами.

– Я иногда боюсь, Аксель. Я тревожусь.

Он повернул голову, голубые глаза встретились с карими.

– Я молюсь милосердному Богу. Почему он допускает такое бедствие, как эта война? Я боюсь, что мы совершили ужасные грехи, чтобы понести такое наказание. И когда я смотрю на все эти царства и княжества, я даже думаю, что могу назвать этот грех. Гордыня, Аксель. Безмерное, безудержное высокомерие. Чистое торжество плоти, а не духа.

Оксеншерн не пытался ответить. По правде говоря, и не хотел. Аксель Оксеншерн, канцлер Швеции, был на одиннадцать лет старше своего короля. Старше, а часто он думал, что и мудрее. И мудрость давно привела этого человека к определенным и окончательным выводам.

Первый из этих выводов заключался в том, что Густав II Адольф, вполне возможно, был самым великим монархом, из всех, правящих когда-либо в Скандинавии.

Другой заключался в том, что у этого монарха была поистине великая душа.

И где канцлер мог бы поспорить с королем, человек не будет спорить с такой душой. Оксеншерн просто склонил голову.

– Ваши слова не нуждаются в ответе, господин мой, - были его единственные слова.

Густав признал его верность кивком.

– А теперь, друг мой, - сказал он мягко, - Мне нужно побыть одному какое-то время. Выражение властности исчезло с его лица. Его место заменила боль.

– Это была не твоя вина, Густав, - прошептал Оксеншерн.
– Там не было ничего, что ты мог бы сделать.

Но король не слушал. Он был глух ко всем доводам разума и любым аргументам сейчас.

Тем не менее, Аксель попробовал: - Вы ничего не обещали народу Магдебурга, они поддержали нас добровольно, Густав. Во всем виноваты наши так называемые 'союзники'. Георг Вильям Бранденбург, который не стал поддерживать вас, и Иоганн Георг!.. Саксонцы преградили нам путь. Что вы могли сделать ..?

Он замолчал. Безнадежно. Король и воин на некоторое время оградился от людской реальности и ушел в свой внутренний мир.

Огромная, мощная фигура, стоящая в центре шатра, казалось, сейчас разорвется напополам. Через мгновение Густав Адольф уже стоял на коленях, опустив голову и сложив руки в молитве. Его пальцы были белыми, руки дрожали.

Канцлер вздохнул и отвернулся. Король Швеции на время исчез для всех. На много часов, знал Аксель. Эти многие часы он проведет в молитве за души убитых в Магдебурге. Оксеншерн не сомневался, что если бы его друг Густав знал имена десятков тысяч людей, убитых в этом демоническом месте, он бы помянул каждое из них, и за каждого молил бы Господа. Вспоминая все те обращения, которые они посылали к нему, прося о помощи. Помощи, которой он не был в состоянии оказать им вовремя.

Эти многие часы молитвы и покаяния покажутся ему вечностью.

***

Выйдя из шатра, Оксеншерн обвел взором расстилающиеся перед ним равнины центральной Европы. Миллионы уже погибли на этих равнинах за самую ужасную войну в веках, начавшуюся тринадцать лет назад. Миллионы, по всей вероятности, еще погибнут на этих же равнинах до ее конца. Всадники Апокалипсиса вырвались на свободу и ликовали.

Печаль была и в его собственных глазах, но не такая глубокая. Канцлер не претендовал на величие души своего короля. Он просто осознавал это, и отдавал взамен ему всю свою непоколебимую преданность.

Так что его взгляд был суровым и твердым. С холодной и сухой уверенностью в будущем, а не с теплым и влажным знанием прошлого. Лучше, чем любой из ныне живущих, Аксель Оксеншерн понимал эту душу, стоящую сейчас на коленях в молитве. Это понимание и было главным в его чувствах и в его планах.

Головорезы Германии обойдутся без его проклятий. В этом нет необходимости. Скоро нечто большее - намного большее - принесет им что-то гораздо худшее, чем просто проклятия.

Новое поколение пришло в мир, владыки Германии.