Этот дворец, это роскошное жилище принадлежало богатому фермеру в Валенсии, Аламиру Деласкару д’Альберику.

Солнце скрылось. Королева, взглянув еще раз на прекрасное жилище, объявила, что не желает ехать до Туэхара, где назначен ночлег, а хочет остаться на этой ферме.

– Позвольте заметить, Ваше Величество, что это невозможно, – сказала каммериера-маиор, маркиза Гандия.

– Отчего?

– Вас ожидают вечером в Туэхаре.

– А если я, по болезни, не могу ехать дальше?

– Но, кажется, Ваше Величество здоровы?

– Я больна: у меня раздражение нервов.

– Позвольте надеяться, что этого нет, Ваше Величество.

– Я не здорова. И всегда больше страдаю, когда со мной спорят.

Каммериера-маиор поклонилась и замолчала.

– Пошлите в Туэхар сказать, что я приеду туда завтра, – продолжала королева.

– Но где Вашему Величеству угодно иметь ночлег?

– Я хочу просить гостеприимства у д’Альберика, и, верно, он не откажет!

– Конечно, нет. Но… удостоить его этой чести… невозможно!

– Отчего?

– Он мавр!

– Разве мавры не те же подданные наши и не такие, как прочие жители Испании?

– Конечно, Ваше Величество!

– Почему же мне не остановиться в доме д’Альберика? Это все равно, что и в доме туэхарского коррехидора.

– Я сомневаюсь, понравится ли это Его Католическому Величеству.

– Так, по вашему мнению, не нужно ли послать курьера к королю и просить его решить в верхнем совете, где мне иметь ночлег?

– Нет, Ваше Величество, но я верно знаю, что его светлость герцог де Лерма воспротивился бы этому…

Королева взглянула презрительно и с таким негодованием, что маркиза не смела продолжать.

– Граф, – сказала она одному из кавалеров, – спросите мавра д’Альберика, согласен ли он принять в своем доме испанскую королеву.

Кавалер с поспешностью исполнил приказание, а Маргарита со снисхождением обратилась к маркизе и сказала:

– Вы можете не заходить в этот дом, чтобы не подвергаться гневу короля, а в особенности гневу герцога Лермы. А мне, – продолжала она, с веселостью обращаясь к другим дамам, – чрезвычайно хочется посмотреть внутренность этого жилища, и надеюсь, что прием будет не хуже, чем у туэхарского коррехидора.

Едва она кончила, как подошел седой старец и, с почтением преклонив колено, сказал:

– Ваше Величество, я никогда не смел надеяться на такое счастье для нашего дома, но Маргарита Австрийская начинает свое царствование дарованием всем счастья. Имя ваше в этом доме будет ежедневно повторяться с особенным благоговением и признательностью.

Потом он встал и с величественным взглядом прибавил:

– Другие поднесут вам ключи своих городов, а у нас, Ваше Величество, во всем нашем богатстве и даже в нас самих нет ничего достойного, чтобы поднести вам. Но, говорят, благословение стариков приносит счастье. Позвольте мне призвать на вас благословение неба. Будь благословенна, королева! Да будет легко твое правление, и да станут счастливы дни твоей жизни!

Маргарита первый раз с приезда в Испанию слышала такие слова, которые дошли до ее сердца, и она их понимала.

Свита королевы с удивлением смотрела друг на друга и не знала, к чему отнести слова мавра – к одобрению или порицанию, но королева подала старику руку и сказала:

– Сын Абенсеррагов, мы доверяемся тебе и твоему гостеприимству. – Потом, обратившись к придворным, прибавила: – Господа, войдемте!

Дом мавра вмещал в себе какую только мог изобрести ум человека роскошь и вкус, отличавшийся особенной изящностью. Королева до забывчивости восхищалась всем, и ей даже казалось, что она простая странница, путешествующая во времена царствования мавров.

На ночь королеве отведена была самая лучшая и удобная комната во всем доме, именно та, которую Аламир обыкновенно сам занимал. И Маргарита, оставшись одна, избавленная от попечения своих дам, мечтала о виденном. В Испании нельзя любоваться на кордовскую мечеть, на севильский алькансар, на гранадскую альхамбру без пробуждений старинных романических воспоминаний. Маргарита испытала то же самое. Воображение рисовало ей картину другого мира, мира фантазии и героизма, она перенеслась в него и среди прекрасных мечтаний заснула.

Рано утром она встала и отворила окно, чтобы полюбоваться восходом солнца в прелестной долине Валенсии. Это было для нее счастье, счастье потому, что часа четыре еще она могла быть одна. До девяти часов утра ее не смел никто беспокоить.

В доме мавра все спали. Маргарита, надевая легкую мантилью сверх утреннего пеньюара, вдруг услышала в стене шорох и вздрогнула. Что-то скрипнуло, и находившаяся против нее золоченая филенга повернулась, и чрез потайную дверь быстро вошел молодой человек.