– Эй, а я думал, тут никогда раньше не бывали люди? – спросил он, оглянувшись на Латтимера.

– Я не говорил, что в этих местах никто еще не бывал. Я говорил только, что рыбаков и охотников-спортсменов здесь можно сосчитать по пальцам на одной руке, вот и все, – ответил проводник и раздраженно оглянулся на студента. – А что?

– Алюминий, – сказал молодой человек, демонстрируя свою находку. – И смотрите, тут есть еще!

Чарли показал на землю недалеко от того места, где стоял Латтимер.

– Какой-то мусор, – отозвался тот. – Может, его принесло сюда с севера, с далекого севера.

И все-таки проводник подошел и поднял кусок металла, тусклого даже при свете дня. Металл был смят и выглядел так, будто побывал в огне. Переведя взгляд со скрученного куска алюминия в своей руке на протянувшуюся к деревьям полосу гравия, Латтимер увидел еще какую-то штуковину, прибитую к берегу.

– А там что такое, гром и молния? – пробормотал он изумленно.

Молодой Элленшоу уронил кусок алюминия, оглянулся и, заметив что-то вдалеке, пошел туда. Эта вещь тоже лежала под камнем, с давних пор омываемым водой Стикина и наполовину занесенным землей. Чарли опустился на колени и нащупал нечто прогнившее и рассыпающееся в руке. Он приподнял камень, не ожидая многого от своей находки, и только тогда понял, что это такое. Это была старая тетрадь в кожаной обложке, завернутая в какую-то тряпку, которая уцелела в борьбе со временем, но расползлась до такой степени, что через разрывы виднелись страницы.

Чарли поднял маленькую записную книжку и повертел в руках. Страниц в ней почти не осталось. Некоторые, похоже, были вырваны, а другие просто превратились в пыль. И даже уцелевшие страницы нельзя было прочитать, потому что чернила множество лет намокали, высыхали и снова намокали, пока тетрадь валялась на открытом воздухе. Студент поднес ее к глазам и увидел, что некоторые строки вроде бы написаны кириллицей… На русском языке.

– Мистер Латтимер, вы читаете по-русски? – спросил он, осторожно перевернув шесть оставшихся страниц. – Похоже, это чей-то дневник.

– Раз уж я тут живу, мне волей-неволей приходится немного говорить и читать по-русски… – ответил старик. – Меня учила Хелена Петрова из рыбацкого поселка. Во всяком случае, я знаю достаточно, чтобы кое-как понимать этот язык.

– Да, мы повстречались с ней и ее высоченным сыном на пути сюда. Не знал, что она русская.

– Русская. Но ненавидит проклятых русских бандитов. Я имею в виду – всей душой их ненавидит, несмотря на то что она одна из них.

Чарли подошел к Латтимеру и протянул дневник. Потом он осмотрелся: внезапно поднялся ветер.

Этот ветер взъерошил высыхающие волосы юноши, и на него накатило некое странное чувство. Как будто он вдруг шагнул обратно в мир, который некогда знал. Чарли не смог бы объяснить, почему на него нахлынули такие мысли – они просто были. А еще он знал (или ощущал), что кто-то наблюдает за ним и Латтимером.

– Что ж, могу сказать, что тетрадь принадлежала русскому по имени Петров, – заявил проводник. – Судя по всему, он был полковником, что ли…

– Вы сможете ее прочитать? – спросил Элленшоу, все еще озираясь по сторонам. В конце концов он сосредоточился на деревьях и на плато за ними.

– Придется потрудиться, но, вероятно, смогу, – решил его собеседник.

– Может, закруглимся? – спросил Чарли, чувствуя себя неуютно.

– Да, лучше вернуться к твоим друзьям, прежде чем они без меня заблудятся, – сказал Латтимер, закрыв дневник. – Послушай, э-э… Чарли?

– Да? – Элленшоу пнул еще один обломок черного алюминия и зашагал к реке.

– Пусть все это останется между нами. Я имею в виду, дай мне шанс проверить, что говорится в этой тетрадке, ладно?

– Да как скажете, – ответил студент, не останавливаясь и нервно оглядываясь по сторонам.

Латтимер наблюдал, как молодой человек вошел в реку Стикин. Потом старатель задрал голову и огляделся. Его посетило то же ощущение, что и Элленшоу минуту тому назад: чувство, что за ним наблюдают. А может, его беспокоили немногие слова, которые он разобрал в дневнике? Он не упомянул о них парнишке.

Следуя за студентом вброд через реку, он повторял одно из слов, которые прочитал на запятнанных водой страницах. Слово это ясно выделялось среди остальных, и Латтимер все время бормотал его себе под нос: «Золото».

Единственное слово, которое согревало его, когда он брел через холодные воды реки.

«Золото».

Сидя вместе с остальными студентами из Стэнфорда у большого лагерного костра и слушая песню «Incense and Peppermints» группы «Strawberry Alarm Clock» [13] , разносившуюся в лунной ночи, Чарли Элленшоу мысленно пребывал совсем в другом месте.

Примостившись на большом камне, он то и дело снимал очки, дочиста протирал толстые стекла и снова надевал. Остальные не очень ценили тихоню Элленшоу, потому что тот всегда как будто витал мыслями невесть где, а после того, как нынче поздно вечером вернулся в лагерь, и вовсе замкнулся в себе.