Annotation
Цыбулина Наталья Васильевна
Цыбулина Наталья Васильевна
Бедные овцы
БЕДНЫЕ ОВЦЫ
1
Ищу киллера! Прошу всех неравнодушных скинуться кто сколько может, хоть по рублю. Убит будет Савельев Вадим, 27 лет, женат, бездетен, убийца. В январе он, пьяный, задавил моего брата, 33 лет, прямо на детской площадке, где тот гулял с младшей дочерью. Суд оправдал убийцу. Никакие адвокаты, жалобы, письма президенту не помогли. Савельев Вадим - сын крупного областного чиновника...
За один день двадцать девятого марта объявление в интернете Марины Ивановны Юдиной собрало больше полумиллиона лайков, несколько сот перепостов, вышло вверх рейтингов, но, главное, в первый же этот мартовский день на Яндекс- кошелёк Юдиной накапало восемьсот восемьдесят семь тысяч четыреста двадцать два рубля и, почему-то, четырнадцать копеек.
Правда, сама Марина Ивановна ничего этого ещё не знала. Разместив объявление где только могла, она отключила мобильник и легла спать в два часа дня, и проспала бы до следующего утра, набираясь сил, будто готовясь к неведомой битве, если б ей не помешали.
Ниже самого объявления шли четыре ссылки по громкому делу, и правда шумевшему в январе недели две, ровно до тех пор, пока не было перекрыто следующим безнаказанным убийством где-то под Казанью, и не похоронилось в общем стоне несправедливостей и бесплодной мольбы обиженных и неудовлетворённых по всем закоулкам огромной страны, сошедшей с ума. Ещё были номер Яндекс-кошелька, номер мобильного Юдиной, сканы паспорта её погибшего брата, свидетельства о смерти, скан приговора и даже паспортные данные самой Марины Ивановны в ворде.
Где-то в половине одиннадцатого вечера в квартире Юдиной раздался звонок. Он и разбудил её.
Марина Ивановна, не глянув в глазок, открыла.
– Ты ебанулась что ли?- из темноты гаркнул на неё грубый голос сестры Веры,- Скажи, ебанулась?
Она не входила, чёрной глыбой зияя на проходе. Марина Ивановна развернулась и спокойно ушла в спальню, оставив дверь раскрытой. Зачем Вера припёрлась? Зачем разбудила? Во сне происходило что-то важное и счастливое, и всё порушено, и ничего не осталось, кроме действительности, от которой хотелось или удавиться, или кого-нибудь убить. Зачем же "кого-нибудь"? Кого-нибудь не надо. Надо убить конкретно одного.
Эта мысль принесла утешение женщине, как будто в душной комнате кто-то дунул на неё ледяной прохладой. Она тяжело встала с кровати и вышла к двери.
– Заходи. Не ори, пожалуйста, Вера.
Сухопарая длинная женщина вошла внутрь и тщательно заперла два замка. Грубый голос так не шёл к её худобе.
– Марина, ты что творишь?- уже спокойней спросила она, почти упершись в лоб сестры. Изо рта её пахло кислым. Марине Ивановне стало жаль свою худосочную сестру.
– Что я творю?- ей захотелось приласкать дылду, но вместо этого она пошла в кухню и поставила на плиту чайник.
– Какой киллер? Какой киллер, дура? Ты ноутбук то открой, открой...Глянь, что ты там натворила.
Марине Ивановне стало скучно. Вера до своих сорока пяти лет верила, что в двадцать первом веке кого-то ещё можно чем-то удивить, что-то натворить, перевернуть вселенную...
– Сядь,- сказала Марина Ивановна, и показала рядом с собой на кухонном диванчике.
– Я вот думаю,- продолжала она, когда сестра привалилась близко к ней,- помнишь, Лев Толстой писал письма то царю, то Столыпину, то попам, то Америке, то китайцам, то ещё кому-то - и их читали и перечитывали десятилетиями. Понимаешь, десятилетиями...Ведь сейчас это невозможно никак. Кто кого слышит? Ты слышишь кого-нибудь? А, слышишь? Если я напишу письмо президенту - он услышит меня? Правильно, нет. Сколько мы с тобой написали ему писем? Семь, восемь?
– Нет, шесть писем было. Шесть.
– Не в этом же дело. Никто никого не слышит, понимаешь? Страшно...
– Марусь, верь-не верь, но там, в интернете, такое началось! С твоим объявлением. Ты хоть посмотри, что ли...Заварила кашу и сидит - Лев Толстой, Америка, "кто слышит"? Да никто никого не слышит! Никто! Никого! И что? Повеситься пойти?
– Я не могу сама убить. А убить надо. Почему он должен жить, а Серёжа нет?
– Потому что он - зять прокурора области. Да и сам не пролетариат. А мы - пролетариат. Время такое. Марусь, сколько можно травить душу? Сколько можно?