Я благодарно прижала её к губам.

– Что такого забавного в моём платье? – спросила Труди. – Мне сегодня захотелось оранжевого. Я одеваюсь всегда в соответствии с моим настроением. Ты тоже должна попробовать, Мими.

Мими, одетая в чёрное прилегающее платье, улыбнулась.

– Но я точно так и делаю, – сказала она.

– Прекрати, – заметил Ронни. – Твой цинизм не все понимают.

Волны смеха, сотрясающие моё тело, постепенно утихли. Я промакнула салфеткой набежавшие от смеха слёзы и попыталась не смотреть на Элмара. Я сползу под стол, если он почешет себя за ухом.

– Я нахожу, что этот цвет чудесно идёт Труди, – сказал Петер, украдкой заглядывая в Трудино декольте. Труди кокетливо улыбнулась.

– Жена Петера тоже предпочитает чёрное, верно, Петер? – сказала Мими. – Особенно теперь.

– Ты же не знаешь жены Петера, – заметил Ронни, извинительно улыбаясь Петеру. – Она сейчас немного… э-э-э…

– Разумеется, я её знаю, – ответила Мими. – Сабина Цигенвайдт-Зюльцерманн. Мы вместе учились. Поэтому перестань обращаться со мной, как с душевнобольной, Ронни. –Она тоже извинительно улыбнулась Петеру.– К сожалению, он относится к мужчинам, которые плохо переносят, когда профессионально жена успешнее, чем он. Когда я первого числа выйду на работу, он автоматически попадёт в абсолютно жалкий разряд. Но вы знаете это, верно, Петер? Сабина зарабатывает более чем вдвое больше вас, что, вероятно, является причиной вашего кризиса среднего возраста.

– Всё зависит от того, как идут мои дела, – сказал Петер. – У меня свободная профессия. Тут возможны большие колебания.

– Что? – воскликнула я, наконец сообразив. – Сабина Двойное имя из снобистской организации матерей? Это жена Петера?

– Да, – ответила Мими. – Мир тесен.

– Непостижимо. – Я пригляделась к Петеру. Если убрать бороду и дать ему соску, то сходство с Карстой действительно появится. – То есть вы отец Карсты и Ви-как это её зовут?

– Вибеке. Да, логически это можно заключить, – сказал Петер самодовольно.

Я по-прежнему не могла в это поверить. Ну не может быть мир так тесен. Труди была мне практически как сестра, и если она останется с Петером, то он, так сказать, тоже станет членом семьи. Как и Сабина с обоими детьми. Что за ужасное представление. Если так пойдёт и дальше, то мы скоро образуем самую большую смешанную семью Европы: я, Антон, мои и Антона дети, Антонова бывшая жена, Лоренц и Пэрис с ребёнком, Труди, Петер, Сабина, Карста и Ви-как-её-там. Мне надо спросить Антона, есть ли у его бывшей жены кто-то новый и есть ли у него дети или его бывшая жена связана с кем-нибудь ещё. Если да, то мы попадём в книгу рекордов Гинесса.

Антон великолепно готовил, но разговор за столом тем не менее был напряжённым. Это потому, что за этим довольно небольшим столом собралось больше кризисных кругов, чем на всём Ближнем Востоке. Мими и Ронни, обычно почти до скуки гармоничная пара, обменивались язвительными замечаниями, в промежутках между которыми Мими отпускала реплики в сторону Труди и Петера или флиртовала с Йоханнесом. Петер, в свою очередь, без стеснения ощупывал Труди и во всё горло разъяснял, что во всех браках наступает момент, когда расставание является самым умным решением. Тем самым он развязал бурную дискуссию. Как оказалось, Элмара (на которого я по-прежнему не могла смотреть, не давясь от смеха) только что бросила жена, и было очевидно, что Деревянные очки хочет его утешить, но не смеет, потому что Элмар по-прежнему надеется, что его жена к нему вернётся. Он сказал, что проблемы, которые человек не может решить в своих первых отношениях, останутся нерешёнными и в следующих отношениях. Ронни был такого же мнения. Он сказал, что брак заключается навечно, и надо работать над тем, чтобы он держался вечно. Если появляются проблемы, от них не стоит просто убегать. Мими считала тезы и Элмара, и Ронни полнейшей чепухой.

– Если я – это к примеру – вышла замуж за плаксивого маменькиного сынка, – заявила она, – то я вряд ли привнесу эту проблему в следующие отношения, если я выйду замуж за круглого сироту, верно?

На что Ронни ответил, что Мими надо срочно подумать о своей проблеме, учитывая людей, потому что не каждый мужчина, периодически контактирующий со своей матерью, является плаксивым маменькиным сынком. – Только к примеру, – добавил он.

Тут Мими забыла, что они говорят только о примерах, и сказала:

– Но ты – плаксивый маменькин сынок, мой дорогой.

Антон сумел помешать эскалации разговора, подав десерт.

И сразу же за этим он преподнёс мне сюрприз: пакет в зелёной бумаге, обвитый голубой лентой.

– Подарок? – неизобретательно спросила я. – Мне?

– Разверни! – Антон выжидательно посмотрел на меня.

Я развязала ленточку и развернула бумагу.

– Шахматы! – вскричала я. Я надеялась, что в моём голосе не было отчаяния.

– Чёрные фигуры из ореха, белые из ясеня. Ручная работа. – Антон радостно улыбался мне. – Ты ведь сказала, что у тебя дома нет шахмат.

– Ах да, верно, – ответила я. – Как мило с твоей стороны. Большое спасибо.

Я чувствовала злорадные Неллины взгляды на своей спине.

– Но это не всё, – сказал Антон, улыбаясь ещё шире. – Здесь присутствует и адекватный партнёр для тебя! У моего умного братца хотя и нет звания мастера, но он действительно хорош в шахматах. Нас научил играть наш двоюродный дедушка, а он однажды сыграл вничью с гроссмейстером Бронштейном, верно, Йоханнес?

– Да, дядя Курт играл прекрасно, – ответил Йоханнес. – Но это не означает, что я так же хорош. Я мог служить ему только спарринг-партнёром: тогда не было никаких компьютерных программ, на которых дядя Курт мог опробовать дебюты и славянскую защиту. Многое я уже забыл.