В Павле Когане уживалась рядом с глубокой нежностью жестокая непримиримость. Он не любил людей, как он сам говорил, «промежуточных». В одном разговоре он мне сказал: «Не понимаю, как можно воздерживаться от голосования. Я бы вообще запретил эту формулу. Ты или „за“, или „против“». В этом был весь Павел. Я вспоминаю один немного смешной, но знаменательный юношеский разговор, который мог возникнуть, конечно, только на рубеже двадцати лет. Кто-то из нас предложил графически начертить линию своей жизни, как он сам ее себе представляет. Один изобразил ее в виде прямой линии, другой — в виде замкнутого круга, третий — в виде овала. Вот эта последняя трактовка особенно возмутила Павла. Подойдя к столу, он поперек овала резким росчерком карандаша нарисовал остроконечный угол и прочел те, ставшие теперь уже широко известными, стихи «Гроза», именем которых и названа его посмертная книга. Они, эти стихи, заканчивались строками:

Остроугольным был и характер и талант Павла Когана. Он до болезненности ненавидел пошлость во всех ее проявлениях. Самодовольные мещане и в жизни и в поэзии были ему органически, до брезгливости противны.

В своем незавершенном романе в стихах он и объявил им открытую войну. Но не квартирные дрязги и не мелкие мошенники интересовали его.

Откровенным железом в стихах боролся Павел Коган со своими идейными противниками, и откровенным железом свинца расплатились с ним в 1942 году, в страдные дни под Новороссийском, наши враги, когда он возглавил поиск разведчиков.

Говоря о непримиримости Павла, я хочу отметить одну из особенностей его характера: он был ж'eсток, но очень сдержан в разговорах с теми, кто ему не нравился, и был нежен, но и крайне требователен к своим друзьям и единомышленникам. В первом случае он мог сказать известному в то время поэту в лицо на публичном выступлении фразу следующего характера: «Я глубоко уважаю вас как человека и как деятеля литературы. К сожалению, вы всю жизнь были более деятелем, чем поэтом, хоть у вас и в двадцатых годах и в тридцатых появилось несколько хороших строк, которые мы все помним наизусть, но которые лишний раз заставляют сожалеть об утраченных вами возможностях». Во втором случае он высказывался значительно резче: «Ты поэт хороший и с большими задатками, но последнее твое стихотворение никуда не годится. И вообще, если ты будешь продолжать в том же духе, то, право, пока не поздно, переквалифицируйся на какую-нибудь другую, более легкую специальность».

В моем рассказе недостает для обрисовки жизненно-литературного портрета Павла Когана одной основополагающей черты: его романтичности. Не случайно песня о бригантине, поднимающей паруса, стала одной из любимых студенческих песен. Казалось бы, как далека эпоха бригантин и фрегатов от эпохи спутников и межпланетных кораблей. Но образы дерзновенных искателей, открывателей новых пространств — Колумбов и Магелланов, Дежневых и Седовых — будут всегда тревожить человеческое воображение. Стивенсоновско-гриновская бригантина, заново оснащенная, летит по бурным волнам юношеского воображения и превращается в межпланетный корабль. Не случайно стихи о бригантине и о ракете соседствуют и по времени их написания и на страницах посмертной книги Павла Когана.

Мне вспомнилось одно высказывание моего товарища, самого Павла Когана, когда я писал предисловие к его сборнику «Гроза». В стихотворении «Ракета», как я писал, останавливает внимание прежде всего этическая проблема. Юноша-поэт решает для себя вопрос: во имя чего уйдут вдаль

И сам себе отвечает:

Многие мои товарищи, когда я писал эти строки, упрекали меня в домысле. Я вспомнил высказывания самого Павла, отвечавшего на нападки по поводу неточностей в отдельных строках «Ракеты», касавшихся самих обстоятельств и условий будущего космического полета:

Трудно поверить, что эти слова были сказаны двадцать лет назад на литературном семинаре, стенограмма которого случайно сохранилась.

Знаменательно, что слова Павла Когана были ощущением поколения.

Последние стихи ленинградского поэта Георгия Суворова, написанные им накануне такой же трагической кончины, как и у Павла Когана, но только на другом участке фронта и только на год позже, звучали примерно так же:

Все творчество Павла Когана и его погибших сверстников было и стало творчеством во имя и для людей. Мы, их живые сверстники, стараемся делать то же самое.