Сквозь время
вернуться

Майоров Николай Петрович
Шрифт:

Почти из моего детства

Я помню сад, круженье листьев рваных да пенье птиц, сведенное на нет, где детство словно яблоки-шафраны и никогда не яблоко-ранет. Оно в Калуге было и в Рязани таким же непонятным, как в Крыму: оно росло в неслыханных дерзаньях, в ребячестве, не нужном никому; оно любило петь и веселиться и связок не жалеть голосовых… Припоминаю: крылышки синицы мы сравнивали с крыльями совы и, небе синее с водою рек сверяя, глядели долго в темную реку. И, никогда ни в чем не доверяя, мы даже брали листья трав на вкус. А школьный мир? Когда и что могло бы соединять пространные пути, где даже мир — не мир, а просто глобус, его рукой нельзя не обхватить… Он яблоком, созревшим на оконце, казался нам, на выпуклых боках — где родина — там красный цвет от солнца, и остальное зелено пока.

Август, 1939

В поезде

В вагоне тихо. Люди спят давно. Им право всем на лучший сон дано. Лишь я не сплю, гляжу в окно: вот птица ночная пролетает над рекой ночной. Вот лес далекий шевелится, как девушку, я б гладил лес рукой. Но нет лесов. Уходит дальше поезд. Мелькает степь. В степи озер до тьмы. Вокруг озер трава растет по пояс. В такой траве когда-то мы с веселым другом на седом рассвете волосяные ставили силки — и птиц ловили, и, как часто дети, мы птиц пускали радостно с руки. В вагоне тихо, люди спят давно. Им право всем на лучший сон дано. Но только я сижу один, не сплю… Смотрю на мир ночной — кругом темно. И что я ни увижу за окном, я, как гончар, в мечтах сижу леплю.

Некогда

Клены цветут. Неподвижная синь. Вода вытекает в ладонь. Красиво у Дона, И Дон красив, Тих и спокоен Дон. Вот так бы и плавал В нем, как луна, У двух берегов на виду. И нипочем Мне б его глубина, Вода б нипочем в цвету. Вот так и стоял бы на берегу И в воду глядел, глядел; Вот так бы и слушал Деревьев гул, — Но много сегодня дел.

1938

Попутно

Я, кажется. Будто все спутал, Чувства стреножил со зла. А ты говоришь: — Попутно, Нечаянно как-то зашла. — Минуты проходят в молчанье, Нам не о чем говорить. И будто совсем случайно: — Поезд уйдет до зари, Поезд уходит скорый… — Его не вернуть назад. Я ждал тебя И без укора Хотел тебе все сказать. Сказать, Что при этой погоде Непогодь в сердце, Дождь. А ты говоришь: — Проводишь? К поезду ты придешь? — На улицах воздух мутный — Это идет весна. Ушла И с собой попутно Радость мою унесла.

1938

Гуси летят

Гуси летят в закат Розовый, как крыло; В перистые облака Рвутся они напролом. Милая! Я к тебе… Милая! Посмотри — Гуси летят в Тибет, Стая, другая, три. Больше их, больше там, В воздухе голубом, Но я не хочу летать, Я не могу летать — Я хочу быть с тобой.

Одно письмо

Вот я письмо читаю, а в глазах совсем не то, что в этих строках, нет. Над полем, Поля, полнится гроза, в саду срывает ветер яблонь цвет. Ты пишешь: «Милый, выйдешь — близок Дон, и рядом дом. Но нет тебя со мной. Возьмешь волну донскую на ладонь, но высушит ее полдневный зной». Так пишешь ты… В разбеге этих строк другое вижу я — шумят леса… К тебе я ласков, а к себе я строг. И грусти не хочу. Ты мне близка. Но как все это трудно описать, чтоб не обидеть… Знаешь, я б сказал — меж нами нет границ на много лет, Над полем, Поля, полнится гроза, в саду срывает ветер яблонь цвет. В душе — дороги жизни между гроз, а я иду, товарищи вокруг. Попробуй это все понять без слез и, если можешь, — жди, мой милый друг.

Полине

Как замечательны, как говорливы дни, дни встреч с тобой и вишен созреванья. Мы в эти дни, наверно, не одни сердцами стали донельзя сродни, до самого почти непониманья. Бывало, птиц увижу на лету во всю их птичью крылью красоту, и ты мне птицей кажешься далекой. Бывало, только вишни зацветут, листки свои протянут в высоту, ты станешь вишней белой, невысокой. Такой храню тебя в полете дней. Такой тебя хотелось видеть мне, тебя в те дни большого обаянья. Но этого, пожалуй, больше нет, хотя в душе волнение сильней, хоть ближе до любимой расстоянье. Все отошло в начале расставанья.

Осень

(Отрывок)

Сентябрьский ветер стучит в окно, прозябшие сосны бросает в дрожь. Закат над полем погас давно. И вот наступает седая ночь. И я надеваю свой желтый плащ, центрального боя беру ружье. Я вышел. Над избами гуси вплавь спешат и горнистом трубят в рожок. Мне хочется выстрелить в них сплеча, в летящих косым косяком гусей, но пульс начинает в висках стучать. «Не трогай!» — мне слышится из ветвей. И я понимаю, что им далеко, гостям перелетным, лететь, лететь. Ты, осень, нарушила их покой, отняла болота, отбила степь, предвестница холода и дождей, мороза, — по лужам — стеклянный скрип. Тебя узнаю я, как новый день, как уток, на юг отлетающих, крик…