Шрифт:
Теперь улицы поразрослись, почистились, а тогда все это имело вид убогий и безжизненный. Человек, бьющий на мистические слабости себе подобных, не мог бы подыскать лучшего себе места.
У 12 роты мы отпустили извозчика и пошли пешком. Я был предупрежден, что Паганако избегает популярности и даже уклоняется от бесед с посетителями, подъехавшими к нему в экипаже.
Вот и 16-й номер. Все, как говорили.
Убогий, точно вдавленный в землю домишко с мелкими, подслеповатыми окнами нижнего этажа, похожего на подвал. Такое впечатление, что— приехал бы часом позже, — эти окна совсем бы ушли в землю.
Сбоку узкая калиточка с кирпичом на блоке, и во дворе, сразу за нею, действительно дощечка — «Настройщик». Фонарь бросает во двор слабую полосу света, и в ней можно разобрать на стене дощечку и указующий перст, как водится, вывихнутый каким то «холодными» живописцем. Вот и войлочная дверь с набитой на ней такой же, как у меня в руках, карточкой.
Признаться-ли, — моя рука дрогнула, когда я трижды потянул ручку звонка. Противно задребезжал звонок, — так и вспомнилась сцена с Раскольниковым пред дверью ростовщицы. Обычная нервность что-ли, или незнакомое место так настроило, но только сердце бьется беспокойно, и в душе какое-то странное ощущение не столько страха, сколько гнушения и отвращения к чему-то, еще даже и невиденному…
Через минуту за дверью что-то стукнуло. Зазвенела скоба.
— Антиоха Паганако можно видеть?
— Я и есть. Войдите.
VI.
Отвратительный трескучий голос и отвратительная фигура! Гном. Маленький и хромоногий, с белым, блестящим старческим лицом скопческого типа.
На глазах выпуклые, дымчатые очки, в фокусе которых сверкает блик света от висящей на стене и коптящей маленькой керосиновой лампочки, и этот блик совершенно скрывает направление взгляда. Чудится, будто эти сверкающие точки — горячие огоньки его глаз, и что он глазами смеется в то время, как все его лицо серьезно и сложилось в пренебрежительные складки.
На очевидно выбритой голове — феска-скуфеечка из коричневой шерстяной материи, и сухое тело| облечено в худенький, порыжевший пиджак и зеленый шарф на шее. По тому, что он застегивается и оправляет шарф, похоже на то, что он был в «неглиже» и для нас примундирился.
— Знаю, знаю, — разденьтесь, пожалуйста и благоволите сюда.
Протягиваю ему его карточку и говорю, что нам его рекомендовали, но он в ту же минуту карточку мне возвращает обратно и говорить:
— Знаю, знаю, — разденьтесь, пожалуйста, и — благоволите сюда.
И сами прошел в соседнюю комнатку, куда следом за ним, сняв шубы, вступили и мы. Комнатка крошечная и, надо сказать правду, без всякого расчёта на сценический эффект.
Каких бы здесь можно было навешать крокодилов, чучел сов и летучих мышей, настраивающих картин и всякой банальной, но производящей впечатление чародейской бутафории! Ничего подобного, а вместо этого совершенно заурядная обстановка шаблонной мещанской комнаты, — разнокалиберные стулья, протертый клеенчатый диван, потрескавшийся комод.
Единственная картинка на стене— какая-то старинная, в листок, in octavo, пожелтевшая гравюрка, прикрепленная к стене просто четырьмя булавками и изображающая нечто достаточно сумбурное, — какого-то голого старца, должно быть Сатурна, с крыльями и косою, опёршегося на локоть и прислонившегося к земному шару, над которым парить ангел, указующий вперед, в высь, пылающим факелом. Аллегория во вкусе тех, которые любили масоны и которых немало рассеяно в старых мистических книжках двадцатых годов.
Старик прошел еще дальше, оставив нас наедине. Видимо, эта комната служила приемной. Мы сели. И опять чувство какого-то омерзения ко всему, — и к продранному, точно липкому дивану, и к аллегорической картинке, и к душно му воздуху комнаты, в которой, словно бы только что накурили чем-то приторным и слащавым, — поднялось и стало расти в душе.
Мы просидели минуты три и уже начали переглядываться не без недоумения. Но вот старик, ковыляя, вышел из кабинета, подошел ко мне и положил передо мною разогнутую старинную книжку.
— Пока благоволите почитать, а вы (он протянул руку к моей спутнице) пожалуйте.
Сестра замялась.
— Но у нас нет секретов. Мы муж и жена. Может быть, можно вместе?
— Нет уж я попрошу особо. Супруг ваш подождет. Вы не бойтесь. (Он скривил рот в противную усмешку). Если хотите, мы и двери не закроем…
Она кивнула ему в знак согласия и вместе с ним скрылась в соседней конурке.
VII.
Прежде чем начать чтение страницы, отмеченной большим красным крестом вверху, я взглянул на первый лист книги. Это был третий том знаменитого сочинения Эккартсгаузена «Ключ к таинствам натуры».